Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

— Вот что: если нам будут вопросы задавать — или этот, из угрозыска, или в ГПУ вызовут насчет Склянского, что мы о нем знаем, что можем сказать, — ничего не знаем! Понятно? Отец с ним не дружил, а просто общался. И вообще, Склянский ему навязывался, считал себя важной шишкой, думал, что ему никто не может отказать, а отец не хотел конфликта. Вам все ясно? Никакой дружбы не было, и вообще… Не было ничего! Надя, если его вдова будет звонить, говори, что меня нет дома…

— Хорошо, — вздохнула домработница. — Да ты не переживай так. Все обойдется…

— Я не могу понять, куда Алексей пропал, — сказала Ксения Александровна, не слушая ее. — Вот что меня тревожит…

— Да все ясно — сбежал он, чтобы вас не втягивать, — грубовато ответила Надя. — Понял, что за Склянского взялись всерьез, а потом сюда придут, ну и… Решил пожертвовать собой, чтобы вас не затронуло. Он ведь только о вас и заботился. Ты вспомни, сколько он из-за этой квартиры унижался…

Ксения Александровна как-то странно взглянула на двоюродную сестру.

— Я помню, — ответила она, недобро кривя рот. — Но и Ванду помню тоже…

— А что Ванда? Дырка, она дырка и есть. Для того он и держал ее, а больше она ему ни для чего нужна не была. Не к ней же он сбежал…

— Ты уверена?

— Да конечно. Она же не делась никуда. Живет там же, изредка выходит, морда обескураженная стала. Еще бы — деньги-то небось вышли уже, а новый никто на содержание не берет.

С некоторым опозданием хозяйка дома вспомнила, что дочь находится здесь же, и повернулась к ней. Но, судя по лицу Маши, новость о наличии у отца любовницы вовсе не стала для нее сюрпризом. Правда, в глазах читалась странная растерянность, однако в тот момент мать не придала ей значения.

— Видишь, как жизнь устроена, — сказала Ксения Александровна со смешком. Но чувства дочери все же заботили ее меньше, чем дела мужа, и она снова обратилась к Наде: — Как же он вернется, когда все уляжется? Или не вернется? Как ты думаешь?

— Я думаю, он как-нибудь даст знать о себе, — уверенно ответила домработница и погладила ее по руке. — Весточку пришлет, а может, позвонит… Но не сразу. Сразу ему нельзя: найдут. Ты, главное, не переживай… Он человек умный, если решил исчезнуть, значит, у него другого выхода не было…

— Он должен был меня предупредить, — упрямо проговорила хозяйка дома. — Должен!

— И ты бы его отпустила? Нет, ну сама подумай. О Склянском ведь совсем недавно говорили, что он в Политбюро может попасть… А теперь видишь, как все обернулось…

В комнату ворвались нетерпеливые трели дверного звонка. Ксения Александровна вздохнула и двумя руками помассировала виски.

— Это Шура… Иди открой ему, — велела она своим обычным голосом.

И домработница, немного косолапя, направилась к двери, чтобы впустить младшего брата Маши.

Глава 11 Неутомимые борцы

Пока Опалин в Крестовоздвиженском общался с домочадцами Колоскова, Максим Александрович Басаргин во Дворце труда развил бурную деятельность. Он выкурил полпачки папирос, сходил в столовую, обсудил с Ракицким шансы лошадей, которые его совершенно не интересовали, выслушал от Лапина лекцию о международных событиях и даже успел повздорить с писателем Вениамином Летаевым, который явился в редакцию с претензией — почему на фото, которое сопровождало рубрику "Что я пишу", он вышел похожим на уголовника.

— Не удивлюсь, если милиционеры у меня документы спрашивать начнут, — обидчиво заметил Летаев.

— Я тоже, представьте, — поддел его Басаргин. — Скорее уж удивлюсь, если они не будут спрашивать документы…

Летаев был знаменит. Его пьеса шла в столичном театре, повесть опубликовал журнал "Красная новь", а сейчас он вовсю сочинял роман о Гражданской войне, о чем добросовестно отчитался читателям "Красного рабочего". Но с внешностью Летаеву не повезло, и если бы вы встретили его поздно вечером в темном переулке, то как минимум стали присматривать хороший кирпич, чтобы в случае чего отбиться. Как считал Басаргин, фото в газете вполне соответствовало оригиналу. С точки зрения Летаева, против него в газете состряпали заговор и нарочно так заретушировали фотографию, что…

— Поздравляю, — хладнокровно сказал Должанский, выслушав юмористический рассказ Басаргина о том, как он поставил Летаева на место. — Вы нажили себе еще одного врага.

Басаргин сделал несколько кругов по кабинету.

— Послушайте, Петр Яковлевич, но когда я вижу всех этих самозванцев, которые величают себя писателями и назначают в гении… Какого черта? — внезапно вспылил он. — Почему им непременно нужно примазаться к великой русской литературе? Они же просто бездари, косноязычные и зачастую просто малограмотные…

— Да, но их много, а вы один. Не думали о том, что ваше противостояние может плохо кончиться?

— Противостояние? — Плечи Басаргина поникли. — Я такая же бездарь, как и они. Битый час возился с очерком на сто строк — и даже первую фразу не смог придумать…

— Вы серьезно относитесь к литературе, — заметил Должанский, и в голосе его прозвучало нечто вроде уважения.

— А вы нет?