Сборник "Лазарь и Вера"

Как бы там ни было, ухватил или нет, радостная улыбка не покидала его красного, жаркого, блестевшего от пота лица, пока он каждого из нас прижимал к груди, похлопывал по плечам и спине. При этом он шепнул, ткнувшись в мое ухо мокрыми, вытянутыми трубочкой губами: «Настаивают...»

— Федор, да ты никак на похороны приехал? — Пыжов измерил Ковальчука взглядом с головы до ног и затем с ног до головы. — Черный весь... Так ведь никто еще вроде не умер...

— Зачем же — на похороны?.. — рассмеялся Ковальчук. — Наоборот!..

— Наоборот?.. Это как это — наоборот?.. — сверкнул разноцветными (один зеленый, другой голубой) глазами Валентин Ребров.

Мы стояли посреди комнаты, окружив Ковальчука кольцом. Он поежился.

— Вижу, вам все-про-все уже известно... — Улыбку смыло с его лица, оно сделалось озабоченным, с оттенком торжественности. — Так у меня от вас никаких секретов... Я только что оттуда... — Он медленно, никого не пропуская, оглядел нас — одного за другим. — Был разговор... — Он выдержал паузу. — Очень важный разговор... Только раньше я хочу все с вами обсудить... Поскольку, чтоб вы знали, против вашего желания никогда я не пойду... Ведь у меня, сами знаете, никого ближе вас нет...

Голос его дрогнул. Карие, в легкой поволоке, глаза его потемнели и увлажнились. Он достал из кармана сложенный квадратиком платок, провел по набрякшим в подглазьях мешочкам.

Нам сделалось не по себе.

— Что ты, Федор... Мы тебе верим... — Дроздов похлопал своей широченной ладонью Ковальчука между лопаток. И за ним все мы — кто похлопал его по плечу, кто пожал ему локоть или запястье.

В дверь к нам уже засматривали авторы, иные порывались зайти... Не в наших правилах было заставлять их дожидаться в приемной или коридоре, Ковальчуку это было известно.

— Надо потолковать... — предложил он. — Как вы насчет пельмешек?.. — Он повеселел, намекая на давно нами освоенную пельменную поблизости от редакции. — Тем более, — подмигнул он, — я кое-что с собой прихватил...

— Неужто «польску выборову»?.. — полюбопытствовал Пыжов.

— Ее, милую...

Надо заметить, что в те годы мы предпочитали всему другому «польску выборову» не только из-за крепости (45° против обычных 40°), а и потому, что таким способом выражали солидарность с польским народом, боровшимся за свободу.

Мы договорились с Ковальчуком о встрече. Разумеется, на сей раз и пельмени, и «польска выборова» были только предлогом.

5

— Так вот, Панове, был разговор, и разговор серьезный, — говорил Ковальчук, разливая «выборову» по бумажным стаканчикам, в целях маскировки окружавших водруженную посреди стола бутылку с «боржоми». Мы ждали, когда нам принесут заказанные, как всегда, двойные порции пельменей — кому со сметаной, кому с томатным соком, кому с бульоном, кому с красным перцем и уксусом.

Ковальчук разлил водку, завинтил бутылку крышечкой и спрятал под стол, рядом с еще не початой бутылкой.

— Был... был разговор... — повторил он задумчиво.

— И что в итоге? — нетерпеливо подтолкнул его Ребров.

— А что ж в итоге?.. — Ковальчук смотрел прямо перед собой, как бы в открывшуюся ему одному щель в пространстве.

— В итоге было сказано: готовьтесь, товарищ Ковальчук, принимать журнал...

— А как же Старик?.. — спросил кто-то.

— На пенсию.

— В музей, значит... — Было слышно, как Пыжов скрипнул зубами.

Принесли тарелки с пельменями, горячими, с аппетитно курящимся парком, но никто к ним не притронулся.

— И что ты им ответил?..

Ковальчук усмехнулся, прищурился:

— А что я мог ответить?.. Ответил, что у меня другие планы, творческие, имеются и ещё кое-какие задумки...

— Так ты и сказал?..

— Так и сказал. Никуда не хочу идти, и не невольте!.. И потом... Журнал по всей стране известен, во главе — знаменитый писатель... А я?.. Кто я такой, сравните сами?.. — Он почти, слово в слово повторил то, о чем говорилось в редакции до его прихода. — Так что, прав я был, когда так сказал?.. — Ожившие, заблестевшие глаза Ковальчука пробежали по нашим лицам. — Прав или нет?..

— Федя, — смущенно подтвердил Пыжов, — ты был прав!.. И если по совести, так признаюсь: раньше я тебя недооценивал!.. Дай я тебя поцелую!.. И давайте выпьем за Федю!..

Мы соединили над серединой стола наши бумажные стаканчики, выпили и закусили пельменями.

Лица у всех были размягченные, растроганные. Только у Адриана, ответсекретаря нашей редакции, заметил я, в отличие от остальных глаза смотрели холодно, подозрительно.

— А дальше?.. — спросил он. — Что было дальше?..

Ковальчук подцепил вилкой плавающий в сметане пельмень, поднял, подержал на уровне кончика носа и осторожно, как если бы он был еще чрезмерно горячим, положил в рот.

— Что дальше?.. Дальше мне говорят: «Вы, говорят, знаете, где находитесь?.. Вы, говорят, знаете, для чего вас сюда пригласили?..»

Ковальчук выловил из тарелки еще один пельмень и положил в рот.

— Ничего не понимаю!.. — обалдело уставился на Ковальчука Ребров. — Так что же это выходит...