Сборник "Лазарь и Вера"

— А главный редактор?.. Он же за такие штуки с вас голову снимет!..

— А это вас не касается, — буркнул сердито Липкин. — Кстати, вам ничего не говорит моя фамилия?..

Пришлось извиниться, сказать, что я не очень внимательно слежу за местной прессой.

— Ну, а раньше вам эта фамилия не встречалась?..

Я огорчил его вторично.

— Ай-яй-яй, — укорил меня Липкин, — как же так?.. А я вот начал ваш роман — чувствую, что-то знакомое. Потом вижу — ба, да ведь это та самая история, которая на весь наш город нашумела! И автор не однофамилец, как я было подумал, а — он самый, мой одноклассник!..

Через несколько минут Липкин объявил секретарю, что едет делать репортаж с обувной фабрики, запер кабинет и мы направились в расположенный поблизости подвальчик пить пиво. После пары кружек я начал кое-что припоминать, со своей стороны Липкин уточнил, что учился в нашей школе недолго, но хорошо запомнил историю, послужившую мне сюжетом для романа. Постепенно мы перешли с пива на кое-что покрепче, и родной наш город, утонувший в розовых туманах юности, начал проступать все отчетливей — с его горбатыми деревянными мостами, переброшенными через множество пересекавших его речушек и протоков; со скрипучими лестницами, ходившими ходуном внутри обветшалых и тоже деревянных домишек; с кружащим, дурманящим голову ароматом акации; с жалкими послевоенными радостями и дерзкими, будоражащими молодые сердца желаниями — переустроить мир, утвердить в нем навечно правду и справедливость... Поздно вечером, покинув подвальчик, мы долго спорили, кто кого должен провожать, и Боря Липкин твердил: «Нет, я!.. Потому что ты писатель, а я газетный репортеришка...» Мы провожали друг друга поочередно, и Липкин говорил, что тоже напишет роман и сделается знаменитым, но потом согласился с тем, что «быть знаменитым некрасиво», ведь главное — не слава, черт ее побери, а — «жила бы страна родная, и нету других забот», как пелось в популярной тогда песенке, и там было еще про снег и звезд ночной полет... И мы шли по пустынным улицам, город был рабочий, шахтерский, в нем рано ложились и рано вставали, а мы все пели про страну родную и, уже заполночь, пили за нее у меня дома, с трудом, но добившись все-таки, чтобы Маша к нам подключилась...

И кто бы мог подумать, что наступит день — и я примусь заталкивать в чемодан свои манатки, чтобы податься из этой самой «страны родной», где и снег, и звезды, «и нету других забот»... И при этом заботой моей будет — загнать энциклопедию под редакцией профессора Южакова, двадцать томов, антиквариат, поскольку вывозить такое не разрешают... И я буду ждать, буду надеяться, что меня выручит и на этот раз, купит абсолютно ненужную ему энциклопедию — купит из чистого альтруизма и благородства — он, мой друг — Боря Липкин, миллионер...

7

Вскоре я уехал из города, где случилось нам встретиться, и мы снова встретились несколько лет спустя... Но об этом после. А пока...

Пока прошло три, прошло четыре дня вместо двух — Липкин не звонил. На пятый или шестой день я позвонил ему сам.

— Да, да, я... Привез из Стамбула эту дрянь, грипп, «Гонконг-25» или хрен его знает, как называется... То в жар, то в озноб, кости ломит, в башке гудит, да еще и мой родимый диабет разыгрался... Ты уж извини, дай очухаться...

Видно, ему и вправду было невмоготу. Но что-то меня насторожило в том, как он отрывисто, резко бросил трубку.

8

Жизнь между тем текла, как говорится, своим чередом.

Среди хлопот и беготни, которыми забит был каждый день, я выкроил время, чтобы зайти в издательство, с которым связан был много лет: проститься. Директор, увидев меня в переполненной приемной, распахнул передо мной дверь своего кабинета. Странное дело: чем реже он издавал мои книги, тем больше ко мне благоволил. Вот и на этот раз по его звонку секретарша принесла и поставила перед каждым из нас по стакану чая с кружочком лимона.

У директора было улыбчивое лицо, тихий голос, мягкие манеры — слушая, что он говорит, нелегко было угадать, что он при этом думает. Объясняя свой отъезд, я упомянул о внуке, который уже три года как там... Директор достал платок, приподнял очки и не то вытер глаза, не то высморкался.

— Когда говорят о моих внуках, для меня все остальное не существует, — сказал он. — Вели мне идти за ними пешком на полуостров Ямал — пойду, вели мне идти в дикие джунгли — бегом побегу, хлебом клянусь...

Он полуобнял меня, провожая к выходу, и взял слово, что я напишу ему оттуда...