Сборник "Лазарь и Вера"

Он стал это делать, стал наигрывать и подпевать, даже не подозревая, что за люди находятся перед ним. Да и откуда ему было знать, что Барсуков — бывший комсомольский работник, и довольно высокого ранга, что Ксенофонтова — доктор искусствоведения, не раз выступавшая (тут он оказался достаточно проницательным) на многолюдных митингах, возвещая наступление эры свободы и демократии, что Караулов заведовал в прошлом идеологией в горкоме партии, а Бен Гороховский совсем недавно и при неясных обстоятельствах вышел из ИТК (исправительно-трудового лагеря), не отсидев положенного срока.

Марк не знал всего этого, но руки его сами начали наигрывать «Интернационал», тихо, потом погромче... И первой, как ни удивительно, расслышала, что он наигрывает, Наташа, хотя в тот момент находилась на кухне, вот что значит истинно-музыкальный слух... И она, уловив такие странные, попросту даже невероятные звуки, выскочила из кухни и смотрела на Марка с другого конца зала, испуганная, не верящая себе, с помертвевшим лицом...

Можно было бы уподобить происшедшее затем известной сцене из «Ревизора», но уподобление это было бы лишено самой сердцевины... Поскольку то, что происходило здесь, то есть повальное оцепенение, наступило не внезапно, не вдруг... Это было, так сказать, постепенное, замедленное оцепенение, когда кто-то встряхивал головой и морщился, как от залетевшей в ухо мухи, кто-то тянулся к рюмке, думая таким образом избавиться от глупого наваждения, кто-то присматривался к соседу, чтобы удостовериться, что опьянение со всеми естественными последствиями накатило только на него и ни на кого больше... Потом все взоры обратились на Марка, но в них, во всяком случае в первые две-три минуты, не было негодования или хотя бы осуждения, а было, напротив, любопытство и даже не до конца проясненное одобрение. Казалось, у всех на виду разворачивается запланированный аттракцион, остроумно задуманный фокус, который вот-вот разрешится ко всеобщему веселью и удовольствию... Однако мало-помалу наступало и некоторое протрезвление. Мало-помалу одни лица бледнели, другие заливались краской. Эдуард Синицкий (корпорация «Сибирский соболь»), откинувшись на спинку стула, покачивался на задних ножках и при этом поигрывал ножом, пуская по сторонам отраженные лезвием стальные искры. Павел Барсуков (рестораны в Москве и Майами) хмурился, лохматые брови, выдвинувшись вперед, козырьком накрыли его глаза. Ксенофонтова (СП «Русская матрешка»), сдавив пальцами пульсирующие виски, в ужасе смотрела на Марка... Один Том Колби сохранял невозмутимое спокойствие и даже улыбался, отрывая от лежавшей перед ним виноградной грозди крупные ягоды и бросая их в рот. Похоже, он вообще не понимал, с чего это все так всполошились.. Что же до Гороховского-старшего, хозяина застолья, то по мере того, как все взгляды, перебегая с него на Марка Рабиновича и с Марка Рабиновича снова на него, наконец, сосредоточились на нем, щеки его становились то белыми, как известь, то пунцово-красными, то угрожающелиловыми. Он поправил съехавшую на затылок кипу. Он обтер дрожащей рукой мясистые губы. Он что-то попытался сказать, крикнуть, но голос его сел, изо рта вырвалось лишь несколько хриплых звуков, подобных тем, какие издает кухонный кран, когда от него отключают воду. И тогда Борух Гороховский сделал незаметный жест, вернее — всего лишь кивнул слегка Гороховскому-младшему, Бену Гороховскому...

И тот поднялся, лениво и как бы нехотя оторвал от сидения свое налитое пружинистой силой тело, потрогал голый череп ладонью и направился к Марку. Плечи его были приспущены, пальцы стиснуты, кулаки висели, едва не достигая колен. И так же, как он, в разных концах зала из-за стола, на котором громоздились блюда с разнообразными закусками, бутылками, тарелками с объедками, из-за стола, напоминавшего маленький участок какого-то грандиозного, еще не остывшего сражения, поднялись и направились к Марку, не сговариваясь, но как бы по общему сигналу — Федор Караулов, похожий на Петра Аркадьевича Столыпина (московский банк «Процветание»), Игорь Тюлькин (санкт-петербургская фирама «Эрмитаж»), Эдуард Синицкий... При этом Бен Гороховский ступал так, словно пол под ним оседал и прогибался, Игорь Тюлькин чуть ли пританцовывал, Караулов двигался не спеша, упершись в Марка тускло-свинцовыми глазками, Эдуард Синицкий — с холодной улыбкой на плотно сжатых губах и с ножом в руке, забыв положить его рядом со своей тарелкой. Ева Гороховская следила за ними со страхом, готовая преградить им дорогу к роялю, если бы это было в ее силах...

Марк ничего не видел, не слышал, продолжая играть — и все громче, громче...

11

— Ты дура-ак! — не столько проговорила, сколько простонала Надя-Наденька-Надюша. — Боже, какой дурак!.. Тебе, Рабинович, надо лечиться! У психиатра!..

Она заплакала.

Марк сидел перед нею сгорбившись, заложив руки между колен.

— Подумать только! Взять и сыграть «Интернационал»! Как у тебя ума хватило?..

Марк молчал.

— Нет, человеку дают — на, получай! — пятьсот долларов, а он в ответ берет и играет «Интернационал»!..