Сборник летописей. Том III

Во время возвращения [своего] из Сирии Хулагу-хан отправил монгольского гонца с сорока нукерами в Миср с посольством и сказал: «Великий господь избрал Чингиз-хана и его род и [все] страны на земле разом пожаловал нам. Каждый, кто отвернулся от повиновения нам, перестал существовать вместе с женами, детьми, родичами, рабами и городами, как всем должно быть известно, а молва о нашей безграничной рати разнеслась подобно сказаниям о Рустеме и Исфендияре. Так что, ежели ты покорен нашему величеству, то пришли дань, явись сам и проси [к себе] воеводу, а не то готовься к войне». В ту пору из рода Камильцев не было никого, достойного властвовать, и правителем сделался некий туркмен. Когда он умер, у него был малолетний сын по имени Мухаммед. Его посадили [правителем] вместо отца. Атабеком его был Кудуз. Внезапно Мухаммед умер, и Кудуз стал государем. Он полонил сердца людей справедливостью и щедростью. Большая часть воинов Сирии и Мисра были отбившимися и беглецами [из войска] султана Джелаль-ад-дина, которые, бежав из-под Ахлата, отправились в Сирию. Предводителями и военачальниками их были Баракат-хан, мелик Ихтияр-ад-дин-хан ибн ...,[162] мелик Сейф-ад-дин Садык-хан ибн Менгбука, Насир-ад-дин Кельшу[163]-хан ибн Бек-Арслан, Атлас-хан и Насир-ад-дин Мухаммед Кимри. Когда Хулагу-хан соизволил двинуться в Сирию, они попрятались по сторонам, а после его возвращения собрались [вместе] и направились к его величеству [повелителю] Мисра и Каира и рассказали Кудузу повесть о своем горе. Он обласкал их, расспросил о положении и подарил [им] много добра. Все они дали согласие на царство Кудуза. Когда прибыли гонцы [Хулагу-хана], он [Кудуз] призвал их [упомянутых военачальников], держал совет насчет того, как помочь делу и сказал: «Хулагу-хан с огромной ратью устремился из Турана в Иран и ни одна душа из халифов, султанов и меликов не нашла силы сопротивляться. Завоевав все страны, он дошел до Дамаска, и ежели бы к нему не подоспело известие о кончине брата, то и Миср тоже был бы присоединен к прочим странам. Поэтому он в этих краях оставил Китбука-нойона, который словно разъяренный лев и свирепый дракон в засаде ненависти. Ежели он покусится на Миср, то ни у кого не окажется силы сопротивления более чем на то, чтобы совсем потерять власть. Надобно придумать, как помочь делу». Насир-ад-дин Кимри сказал: «Хотя бы уже потому, что Хулагу-хан внук Чингиз-хана, сын Тулуй-хана и брат Менгу-каана, его величие и грозность не нуждаются в описании и разъяснении. Теперь все от Мисра до самых границ Чина находится во власти его могущества, и он отмечен небесным вспоможением. Ежели мы пойдем к нему под защиту, стыда и срама не будет, но, конечно, выпить заведомо яду и пойти навстречу смерти — далеко от пути разума. Человек не виноградная лоза, чтоб ему не страшиться отсечения головы. Обязательства и обещания его [Хулагу-хана] не исполняются, потому что он после договора и обещания убил нежданно Хуршаха, Муста’сима, Хусам-ад-дина Акка и сахиба ирбильского и ежели мы отправимся к нему, он, вероятно, поступит с нами так же». Кудуз сказал: «В настоящее время Диарбекр, Диярраби’а и Сирия полны плача, и от Багдада до Рума области и земли опустошены, не возделываются и не засеваются. Ежели мы не опередим [монголов] и не подымемся их отразить, то вскоре Миср будет опустошен, как и прочие страны. С этими людьми, которые покушаются на нашу страну, надо избрать одно из трех: либо примирение, либо вражду, либо покинуть родину. Переселиться в другую страну трудно, потому что нашим местожительством может быть только Магриб, а между [ним и нами] лютая пустыня и дальнее расстояние». |A 205b, S 469| Насир-ад-дин-Кимри сказал: «В примирении проку тоже нет, ибо на их обещания нельзя положиться». Прочие эмиры тоже сказали: «Мы-де потеряли силу терпения и нет у нас мощи сопротивляться. То, что мнение твое признает неизбежным, надобно приказать». Кудуз сказал: «Мнение мое таково, давайте вместе обратимся к войне. Ежели обретем победу, то это и будет как раз то, к чему мы стремимся, а не то как бы нас не укорил народ». После этого эмиры разъехались, и Кудуз держал совет с Бундукдаром, который был главным эмиром. Бундукдар сказал: «Мнение мое таково, убьем гонцов и сообща воссядем [на коней] против Китбукая. Ежели мы побьем [его] и ежели умрем, то в обоих случаях мы будем достойны извинения и благодарности». Кудуз одобрил эти слова, и ночью гонцов распял, а на заре, по необходимости решившись на войну, сели на коней и отправились в поход. Эмир Байдар, который был ...[164] монгольского головного отряда[165], отправил к Китбука-нойону некоего человека по имени ...[166] и уведомил его о движении мисрского войска. Китбука прислал ответ: «Оставайся-де на месте и жди меня». Поскольку до прибытия Китбукая Кудуз ударил на Байдара и отогнал его до берега реки Аси, Китбука-нойон в пылу двинулся вперед, словно огненное море, вполне полагаясь на свою силу и военную мощь. Кудуз расставил войско в засадах, а сам, сев [на коня], встал с небольшим числом [воинов]. Китбукаю с несколькими тысячами всадников, все заправскими воинами, случилось сойтись с ним у Айн-и Джалут. Монгольское войско напало, стреляя из луков, а Кудуз уклонился и ударился в бегство. Монголы, осмелев, отправились вслед за ними и многих из мисрцев перебили. Когда они поравнялись с местом засады, мисрцы с трех сторон бросились из засады и помчались на монгольское войско. С раннего утра до полудня бились врукопашную. Монгольскому войску сопротивляться стало невмоготу, и в конце концов оно обратилось в бегство. Китбука-нойон в пылу и рвении разил налево и направо и валил [наземь]. Некоторые побуждали его к бегству, [но] он не послушал и промолвил: «От смерти не избавишься, лучше бы им умереть с честью и славой, а не бежать подло и презренно. В конце концов один кто-либо из великих и малых этого войска да придет на служение к государю и доложит [ему] мои слова, что Китбука не захотел постыдно повернуть назад и в усердии он пожертвовал сладкой жизнью. Надобно, чтоб благословенное сердце государя не кручинилось, что монгольское войско погибло. Пусть он представит себе, что жены его воинов один год не были беременны, а кобылы их табунов не жеребились. Да будет счастье государю. Раз благородная особа государя пребывает в здравии, всякому утраченному [воину] будет замена, а бытие или небытие слуг, подобных нам, — пустяк».