Сборник охотничьих и рыболовных историй. Книга 2

Выполнив все условия и собрав провиант для себя и собак, бригада охотников заехала в охотничьи угодья в первой декаде октября. Снег в хребте уже лежал небольшой. Собаки, учуяв, что будут заниматься любимым делом, по-своему радовались, и у них в глазах был неподдельный восторг. Это были отличные промысловые лайки, Галка и Дозор, они были универсальными, искали белку, соболя и изюбра могли поставить, сколько раз спасали от медведя.

Я прибежал после уроков домой, бросил сумку с учебниками, из кладовки достал рюкзак и сложил всё необходимое, то есть провиант для себя и для собаки, ружьё, разобранное и сложенное в чехол, патроны и зарядные принадлежности. Ружьё мне отец подарил, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Для меня это был такой подарок великолепный, что я до сих пор этим горжусь! Это было промысловое гладкоствольное ружьё тридцать второго калибра, хромированный ствол, переломка, то есть бывают затворные ружья и переломки, у всех свои преимущества. Собачку мою звали Сильва, это была лайка, и я в свободное от учёбы время охотился поблизости за белкой, за колонком, за рябчиками и глухарями, бывало, если повезёт, и косулю подстреливал. Но масштабы охоты, конечно, уступали охоте в хребте, так как дичи было намного меньше.

Охотничий билет у меня был с четырнадцати лет, тогда разрешалось, но только для гладкоствольного ружья. И там, где я жил, мало кто не охотился, и ружьё иметь в семье было хорошим знаком, так как охота привносила в семейный бюджет охотникам-любителям, каковыми являлись я, и дядя, и многие другие, существенную поддержку. Конечно, меня с дядей сравнивать неуместно, так как дядя добывал пушнины намного больше, чем я, да и опыта было больше во много раз, но я учился и постигал это тяжёлое, но весьма интересное охотничье занятие. Расценки на пушнину были примерно такими: шкурка хорошо выделанного соболя баргузинского кряжа стоила около ста рублей, шкурка колонка – четырнадцать, шкурка белки – рубль двадцать и так далее. А цены на продукты питания были установлены такие: булка чёрного хлеба стоила шестнадцать копеек, булка белого – двадцать две копейки, бутылка водки «Московской», пол-литра, – два восемьдесят семь, колбаса «Краковская» – три шестьдесят.

Попробовал на вес рюкзак, мне сначала показался он не сильно тяжёлым, и я в рюкзак положил ещё тёплые портянки. Быстренько переоделся в охотничью одежду, она была очень тёплая и лёгкая. На ноги я надел ичиги со стельками из ветоши. Ветошь – это жёсткая трава, сбитая под размер стельки, которая поглощала влагу вспотевших ног и высыхала быстро, когда клали их на просушку возле костра. А ичиги – это очень лёгкая обувь, сшитая из толстой бычьей кожи, пропитанной нерпичьим жиром, покрашенная в чёрный цвет, и от них исходил специфический, но не отталкивающий запах. Чтобы ичиги не сваливались с ног, я завязал на щиколотках оборки. Оборки – это кожаные шнурки. Эту обувь носили почти все охотники, и не только они. Кстати, ичиги мне подарила моя бабушка, мать моего отца, Мария Прокопьевна, мать этого большого семейства, ныне покойная, которая прожила девяносто восемь лет, Царствие ей Небесное. В прошлом целительница, исцеляла людей травами, заговорами и даже вправляла вывихи, приезжали к ней даже издалека. Светлая ей память! А дедушку Никиту Сергеевича я даже не увидел, он умер в 1930 году, грамотный был, работал в поселковом совете. Царствие ему Небесное!

Написал записку родителям, так как они были на работе, а до каникул был разговор, что я пойду на охоту в хребет, к дяде в зимовье, а сестра была в школе. Закинул рюкзак, руки продел в лямки, попрыгал, подтянул лямки, рюкзак за плечами сидел как влитой. Когда выходил, встретилась младшая сестра с портфелем, она возвратилась из школы.

– Что так рано? И как закончила четверть? – спросил я.

– На отлично! А рано? Каникулы же, никто держать нас не стал. А ты на охоту?

– Да, маме с папой скажи, я в хребет к дяде.

– А в зимовье много охотников, тебе-то место будет?

– Будет, – ответил я.

– А сколько километров до зимовья?

– Пятнадцать.

– И охота тебе идти в такую даль.

– Что ты понимаешь? – закончил я диалог.

– Счастливо! – крикнула сестра.

– Счастливо оставаться!

Зацепил Сильву на поводок, чтобы не вернулась, так как могли спугнуть чужие собаки. Мы быстро пошли, так как надо было засветло прийти в зимовье. Дом наш стоял в рабочем посёлке, он назывался Леспромхоз, где отец и мать работали, в четырёх километрах от бабушкиного дома. В бабушкином доме жила семья дяди, это была деревня и называлась Иркилик, а идти в зимовье нужно было через деревню. Шёл мимо домов – из подворотни выскочила с лаем собака, и вся округа залилась собачьей какофонией. Сначала Сильва прильнула к ноге, как бы прячась за меня, а когда я прикрикнул на чужую собаку и сделал вид, что поднимаю камень с земли, собака развернулась и стала убегать, а Сильва со злобным лаем рванулась за ней, но поводок остановил её, на её спине шерсть встала дыбом.

– Ну молодец, молодец, – похвалил я и погладил по голове.