А нам и раньше иногда выдавали обмундирование, бывшее в употреблении, с подозрительными пятнами и заштопанными дырками. Теперь мы стали свидетелями, откуда это обмундирование».
* * *
«По болоту почти по шею бредут солдаты, автоматы подняты вверх. Встречный пулемет режет их настильным огнем. Хорошо видно, как иногда падает автомат и пропадает голова.
Это по болоту идут штрафники. А пулеметчик — в ДОТе.
Штрафники приостановились, затаились за камышом.
Тогда от нас в рупор раздалась команда, рассыпанная матюками. Застрочили по болоту наши пулеметы — нашим в спину. Штрафники оказались между двух огней. Движение возобновилось.
На бреющем полете из-за леска вынырнул наш ИЛ-2. Под крылом вспыхнул огонь, около дота раздался взрыв, пулемет замолк.
Оставшиеся в живых штрафники выбрались из болота и побежали к доту. Он оказался разворочен, там был один пулеметчик, прикованный цепью к доту. Этот пулеметчик был русским».
Одно из самых отвратительных воспоминаний — заградотряды.
Скрипка
«Меня послали выколачивать подводы, нужно подвозить лес, перемещать грунт. А люди живут бедно. Одеваются в домотканые дерюги, хлеба не хватает. Отнимать подводы стыдно. А что поделаешь? За нами надзор.
В роту прибыло пополнение, помкомвзвода стал ст. сержант Чалбаш, из удмуртов или марийцев. Он был членом партии (у нас большая редкость), очень заносчивым, выставлял себя утонченной личностью. Таскал полевую сумку и… футляр со скрипкой.
Даже на нас, не слышавших ничего, кроме расстроенной гармошки, его музыка производила гнетущее впечатление. Он всегда винил гнилую погоду и отсутствие «настоящей» канифоли.
Сидим мы вечером около казармы, отдыхаем. Выходит Чалбаш со скрипкой, начинает упражняться. От скуки подкидываем реплики. И вот из одной стодолы к скрипачу робко приближается старичок лет пятидесяти, заросший, с жиденькой бородёнкой, в домотканой, грубой, поношенной свитке. Постоял, послушал, осмелел: «Товарищок, позволь поглядеть на музы́ку», — «Чего тебе?» — это Чалбаш. «А говорю, позволь подержать вашу скрипочку».— «Руки сначала научись мыть!».
Тут вступила братия: «Чалбаш, хуже тебя никто не сможет издеваться над инструментом».
С огромной неохотой передает. «Смотри, дед, не порви струны».— «Будьте спокойны, как малое дите держать буду». Легонько, пальцем подергал струны: «Самую малость отпущу вот эту и вот эту». Чуть-чуть покрутил, легонько коснулся смычком струны и извлек еле слышный звук. И… вдруг заиграл что-то такое печальное и торжественное, что у всех дух захватило!..