Сборник работ. Девяностые

Недавно «Известия» ввели телефонную «Прямую связь» с читателями. Потерявшиеся было читатели, которые куда меньше стали обращаться в газету, вдруг снова объявились, доверчиво вернулись. Разуверившихся людей словно прорвало. Поток невидимых, рассеянных по России голосов — как неодушевленные существительные. Помощи уже не просят, как прежде, но хотя бы совета. Веры ни во что нет, но все же какая-то надежда теплится.

Остатки прежних чувств.

Позвонил читатель Сергей Вадимович Родионов — москвич, сотрудник Центра медико-биологических и экологических проблем РАЕН. Написал письмо.

«Я много лет являюсь верным читателем «Известий». Даже во времена тотального господства КПСС газета поднимала важные вопросы внутренней жизни общества, включая морально-этические темы. «Известия» защищали не просто общечеловеческие ценности, но и конкретных граждан от произвола, невежества, цинизма, т.е. боролись за честь и достоинство людей.

Однако в начале 90-х годов, когда учредителем газеты стал трудовой коллектив, и особенно после акционирования с привлечением частного капитала, вектор публикаций изменился. К сожалению, многие журналисты попали в капкан гипертрофированной целесообразности»

После преамбулы — сюжет, вполне заурядный.

«В воскресенье, 16 февраля 1997 г., «скорая помощь» доставила мою мать Федоренкову Наталию Романовну, 1921 г.р., в московскую городскую больницу № 79 с диагнозом: острое нарушение мозгового кровообращения — коматозное состояние, искаженная мимика лица… Ее поместили в блок интенсивной терапии (БИТ).

Отношения с персоналом не сложились сразу — наверное, потому что я никого не отблагодарил заранее.

На другой день, в понедельник, 17 февраля, в 8.30, нейрореаниматолог Лошаков Р.А. после назидательной реплики «из реанимационного отделения справок не даем» раздраженно сообщил мне, что состояние Федоренковой тяжелое.

В 10.40 Лошаков неохотно ответил, что моя мать в сознании, но речевого контакта нет и что она переведена из блока интенсивной терапии в обычную палату.

В середине дня я навестил ее. Мать лежала в общей палате № 323, была в тяжелом состоянии, но в конце концов узнала меня. Со слов больных, ее перевезли сюда примерно в 12.30. Она сумела даже представиться, тихим голосом сообщила, что в прошлом была преподавателем физики. Она пыталась встать с кровати (здесь были в основном ходячие больные).

Зав. 1-м неврологическим отделением Наревский В.А. отказался обсуждать состояние больной и в грубовато-неприязненной форме предложил обратиться к лечащему врачу.

Почему больную, несколько часов находившуюся в коматозном состоянии, так поспешно перевели в обычную палату, где нет никакого оборудования для экстренной помощи? Лечащий врач Судоргина И.Э. ответила, что у матери атеросклероз без инсульта и состояние неугрожающее.

В 18.30 в палату принесли ужин, и мне удалось осторожно влить в рот матери одну столовую ложку чая. Она не могла глотать, хотя очень хотела есть. Вскоре у нее начали трястись руки, появились судороги.

Нейрореаниматолог Лошаков заявил, что не видит оснований для беспокойства, а судороги носят демонстративный характер. Очередная просьба срочно вернуть мать в БИТ была встречена в штыки: «Решать нам!»

Около 19.30 состояние матери стало резко ухудшаться: затруднилось дыхание, пропала речь. Около 40 минут я пытался пригласить в палату врача Лошакова. Безуспешно.

— Вы всем мешаете работать!

В 20.10 я снова попросил врача Лошакова немедленно перевести тяжелобольную мать в БИТ.

В 20.20 в палате появился охранник и потребовал, чтобы я покинул пределы больницы.

Вечером 18 февраля состояние стало критическим. Медперсонал, недовольный тем, что потревожили в позднее время, с раздражением зашевелился. У кровати впервые (!) появилась капельница. Но и в этот вечер больную не перевели ни в БИТ неврологического отделения, ни в БИТ кардиологии, ни в общее реанимационное отделение больницы № 79.

Матери моей в очередной (и последний!) раз отказали в праве на адекватную помощь, т.е. в праве на жизнь.

По свидетельству больных, ее смерть наступила 19 февраля около часа ночи».

Это не только хроника ухода из жизни Наталии Романовны Федоренковой, но и хроника кончины больницы, если, конечно, все так и было.

«Наревский идет по коридору, из палаты выходит больная и, сделав несколько неловких шагов, падает. Заведующий отделением обходит ее. Никаких указаний подчиненные не получают. Через некоторое время соседи по палате, которые еще способны ходить, подбирают несчастную.