Сборник работ. Двухтысячные

«Вся жизнь зависит от нас самих — от нашего отношения друг к другу и к людям».

«Я начинаю терять веру в Советскую власть»

10 октября 1951 года он был освобожден досрочно. Просидел почти два года. К этому времени уже посадили за хищения директора института.

Работал грузчиком, топографом, а потом пришел на завод «Мезон», заслужил немало благодарностей, его портрет висел на Доске почета. Вплоть до 1960 года, пока Александр Крон не выступил в газете, никто вокруг не знал о военных заслугах Александра Ивановича. Хозяйка квартиры увидела однажды орден Ленина, поинтересовалась. «Была война, — ответил коротко, — многие получали».

В конце пятидесятых, прожив вместе 15 лет, Александр Иванович расстался с Валентиной. Остались в добрых отношениях.

Пенсию он получал небольшую, поэтому заработок был ограничен. Да еще алименты. Заводские руководители пошли навстречу, разрешили зарабатывать сверх потолка. Нагрянула ревизия, по суду (опять суд!) Маринеско стал возвращать излишки. Когда смертельно заболел — два рака, горла и пищевода, излишки стали вычитать из пенсии.

Около двухсот офицеров, среди них — 20 адмиралов и генералов, 6 Героев Советского Союза, 45 командиров и комиссаров подводных лодок обратились в ЦК КПСС: «Учитывая исключительные заслуги А.И. Маринеско перед нашей Родиной, убедительно просим ЦК КПСС и ходатайствуем о назначении Маринеско персональной пенсии. Нельзя признать справедливым, что столь заслуженный командир-подводник оказался в пенсионном обеспечении в неизмеримо худшем положении, чем офицеры, не участвовавшие в войне».

В просьбе отказали.

Маринеско написал Крону: «Последнее время — на 51-м году жизни я начинаю терять веру в Советскую власть».

После смерти Маринеско его имя изъяли из обращения.

Судостроители обратились к Главкому ВМФ адмиралу Горшкову с просьбой присвоить одному из кораблей имя Александра Маринеско. Адмирал поставил резолюцию на коллективном письме — «Недостоин».

Сергей Георгиевич Горшков обе свои «Золотые Звезды» получил спустя много лет после войны — в подарок. Именно с его участием раздувалась эпопея Малой земли с полковником Брежневым. Он командовал флотом 30 лет.

Я встречался с Главкомом.

— Маринеско? Ему просто повезло с этим потоплением, — ответил с раздражением. — Да и в 1945 году это уже роли не играло, конец войны…

Значит, тем, кто через три месяца штурмовал Берлин, совсем никакой цены нет.

Он же, Сергей Георгиевич, отказался поддержать ходатайство о персональной пенсии матери Маринеско. Татьяна Михайловна пережила сына на 12 лет. Жила в Одессе в коммунальной квартире, на девятом десятке лет за дровами и водой ходила во двор и пенсию получала — 21 рубль.

* * *

Сама виновата, мать, сама виновата: не того сына родила.

Только чокаться не будем

Была и отрада в конце жизни. Появился свой маленький угол. Женщина, которая разделила последние муки.

Валентина Александровна Филимонова:

— Мы у знакомых встретились. Брюки в заплатах, пиджак на локтях в заплатах. Единственная была рубашка, воротничок у рубашки отваливался, только что на галстуке держался. Чист, очень опрятен, но уже так беден. Пошел меня провожать и у меня остался. У него какая-то сила притяжения была, как гипноз, это чувствовали и дети, и взрослые. У него походка была необыкновенная: голова немного приподнята — гордо так, величественно вышагивал. Особенно когда выходили на набережную, на Неву — он сливался с гранитом. В получку приносил 25 рублей, в аванс — чуть больше. И я, чтобы маме показать, что в доме действительно мужчина появился, стала свои деньги к его подкладывать и маме отдавала.

Через год мы поехали с ним на встречу ветеранов-подводников, ничего не поняла: называют Сашину фамилию и такой гром оваций, не дают дальше говорить. Я только тогда, через год, узнала, КТО он.

Только-то и было у них жизни — год. Два остальных Александр Иванович мучительно, смертельно болел.

Михаил Вайнштейн, бывший дивизионный механик, друг:

— Маринеско лежал в очень плохой больнице. Для госпиталя у него не хватало стажа. Мы, ветераны, пошли к командующему Ленинградской военно-морской базой Байкову. Адмирал был взбешен: «В нашем госпитале черт знает кто лечится, а для Маринеско нет места?» Тут же распорядился, дал свою машину.

Валентина Александровна:

— Именно тогда, а не позднее, как многие пишут, по дороге из больницы в госпиталь мы увидели корабли на рейде, и Саша единственный раз заплакал: «Больше я их никогда не увижу».

Последним Маринеско видел Михаил Вайнштейн: