Сборник работ. Двухтысячные

— Настроение у него было невеселое: «Все, это конец». Подошло время обедать, а жена мнется. Он говорит: «Ничего, пусть смотрит, ему можно. Она разбинтовала живот, и я увидел трубку, которая шла из желудка. Валентина Александровна вставила воронку и стала наливать что-то жидкое. Мы с ним по рюмке коньяка выпили, было уже все равно — врачи разрешили. Он сказал: «Только чокаться не будем» — и вылили коньяк в воронку. Горло было черное, видимо, облучали. А второй раз я пришел, уже и в горле была трубка. Она быстро засорялась, Саша задыхался, и Валентина Александровна каждые 20—30 минут ее прочищала. Теперь, когда смерть была рядом, у него, как всегда в самые трудные минуты в войну, взыграл бойцовский дух. Видимо, когда я вошел, то растерялся, говорить он уже не мог, взял лист бумаги и написал: «Миша, у тебя испуганные глаза. Брось. Вот теперь я верю в жизнь. Мне поставят искусственный пищевод».

25 ноября 1963 года Александр Иванович скончался. В возрасте 50 лет.

Деньги, которые ему переплатили на заводе, не успели все вычесть из маленькой пенсии. И мертвый остался в долгу у Советской власти.

Судьба, словно проверяя его, подвергала двойным испытаниям. Два увольнения из флота (первое — из-за «анкеты»). Два суда. Два рака с двумя трубками.

И шапка по кругу тоже была брошена дважды — на памятник и при жизни. 4 октября 1963 года писатель Сергей Смирнов в телепередаче сказал, что легендарный подводник живет практически в нищете.

Со всех концов страны в Ленинград хлынули деньги, в том числе от студентов, пенсионеров — часто по три, пять рублей.

Валентина Александровна смогла теперь уволиться с работы, для нее поставили в палате кровать рядом.

Умер, а переводы все шли.

В 1990 году в юбилей Победы Александр Иванович Маринеско был наконец-то посмертно награжден «Золотой Звездой».

Победили читатели «Известий», или, как мы привычно и безымянно говорим, «народ».

2003 г.

Кто устоял в сей жизни трудной

Всевышний распорядился так, что бывший лейтенант Василь Быков, почти погибший на войне, но не погибший, всю свою жизнь посвятивший фронтовой прозе — ее еще называли «лейтенантской прозой», — скончался именно 22 июня, вечером. И опять было воскресенье, как тогда, в 1941-м.

Рукопожатие

1976 год. «Известия» опубликовали мой очерк «Свидетельница» ─ о старушке Огурцовой, точнее, о гибели в войну ее мужа и сына. Продолжение очерка («Имя на граните») ─ о ее полном одиночестве и нищете побоялись даже показывать главному редактору (фигуре, в ту пору зловещей).

1980 год. Главный редактор уехал в командировку, и в редакции решили рискнуть ─ опубликовали. Четыре года спустя!

Звонок ─ мне от заместителя главного. В ЦК, в агитпропе очень хвалили очерк. Кто? Сам Тяжельников. Еще звонок ─ от первого заместителя главного. Да, хвалили, приходи на планерку, будем обсуждать, хватит уже в кустах прятаться. Решили быть честными.

А через три дня вернулся главный. Куда-то съездил с утра, говорили ─ к Суслову. Вернулся, собрал заместителей, на столе лежал очерк, весь исчеркан. Когда главный бывал в ярости, он кричал и топал ногами. Как было в этот раз ─ не знаю, но заместители вышли подавленные.

В эти угрюмые дни мне пришла телеграмма из Минска. Отклик. «Это самая человечная публикация о бесчеловечности за последние десятилетия советской печати». Подпись: «Василь Быков».

Так мы познакомились.

Телеграмма была как награда, но я даже не мог показать ее в редакции: связанная с именем опального, гонимого писателя, она как бы подтверждала порочность, глубокую антисоветскость публикации.

Кстати. После публикации старушке Огурцовой назначили наконец пенсию, переселили из полуразвалившейся избы в хорошую квартиру. Опубликовали бы сразу ─ четыре года жила бы хорошо. А так ─ три месяца.