А однажды вместе с отрядами безбилетников Чепарухин штурмовал здание тбилисской филармонии, где впервые в СССР проводился фестиваль поп-музыки. Его за шиворот схватил милиционер, но Саша пустил слезу. Чего-то испугавшись, милиционер отпустил его, а тот, воспользовавшись заминкой, пробился в зал.
В Москве, во время учёбы в МГУ, Саша вообще ушёл в загул. Чепарухин рассказывал мне, что наведывался к фашистам. Эти молодчики пели песни о дивизии СС, о Гитлере. Под гитару и на русском языке. Надрывно, как у бардов. Собирались на квартире у лидера, пока не приходила его жена и не разгоняла фашистов резиновой дубинкой. Чепарухина она огрела по спине, когда тот во все лопатки бежал к двери, где возникла небольшая куча-мала из отступающих гитлеровцев. Через некоторое время его видели на спектакле еврейского театра, где под конец артисты и зрители пели «Атикву». Саша пел громче всех. Позже связался с хиппи, из-за чего забросил учёбу. Как-то в их компании наглотался таблеток. Потом слышал голос. Через некоторое время понял, что это он говорил с самим собой. Его хватило настолько, чтобы позвонить на станцию скорой помощи и кричать в трубку: «Спасите! Спасите!..»
Познакомились мы в Комсомольском городке. Был такой заповедник с розариями, зоопарком, искусственным озером. Далеко от города. Всё бы хорошо, если бы этот эдем не обставили комсомольской символикой и совковой монументалистикой. Через дендропарк к нему вело шоссе. При въезде в городок оно переходило в площадь. Там стоял огромный памятник Ленину, лицом к дороге, будто ждал гостей. Иногда бывало обидно за него. Совершенно равнодушные к нему, обегая его, гости с криками: «Какой вид!» первым делом бросались к смотровой площадке обозревать красоты и фотографировать их. Памятник стоял к красотам спиной.
Приятно было сюда наезжать, но постоянно находиться в этом раю – сущая морока. После шума и суеты празднеств городок превращался в сонное царство. Спали все – от сотрудников ратуши до садовников и сторожей. Тишину нарушали только крики павлина из зоопарка. Убаюканные тишиной и бездельем, спали, положив головы на стол, и мы, сотрудники социологического центра. Появление новых лиц вызывало ажиотаж. Однажды ко мне наведалась знакомая, миловидная, со свежим морским загаром. Она быстро уехала. Оказывается, ей стало не по себе. Она пожаловалась мне:
– Мужская часть твоего коллектива смотрела на меня с жадностью маньяков, девицы – с ненавистью почти маниакальной.
Злоупотребив свободиями независимой жизни, Чепарухин вернулся в Тбилиси, взял академический отпуск. Случайно семья в полном составе заехала в городок. Сашуне понравилось здесь. Отец тут же зашёл в ратушу обделывать дела. Полковнику отказать не смогли. Через некоторое время Сашу оформили спасателем на искусственном озере.
Я стал наведываться к спасателю. Он было словоохотлив. Меня очаровала его русская речь и интеллект – как-никак студент МГУ. Мой русский язык был мало востребован. Только тогда, когда в социологический центр заворачивали гости, меня выталкивали вперёд. Я рассказывал о задачах нашей организации. Один-два раза подвёл товарищей – заявился на службу небритым, и именно в тот день, когда ожидались делегации. Пришлось директору самому отчитываться перед гостями. Делал это заикаясь и с запинками, за что получил замечание от одного из секретарей ЦК.
В какой-то момент меня осенила мысль, а не устроить ли Чепарухина в социологический центр. Я убедил директора: зачем транжирить кадры – Саша вполне мог бы поработать социологом. Ведь никому в голову не приходило в нашей луже купаться.
– Надо было быть дураком, чтобы в ней тонуть и чтобы тебе понадобилась помощь спасателя с комсомольским значком, да ещё такого интеллектуального, как Чепарухин, – заключил я свою аргументацию.
Мой начальник был доволен, кандидат с блеском прошёл собеседование. Но не прошло и получаса, как он уже разочаровывал. Мой протеже на радостях решил поделиться со мной одним из своих талантов: стоя под окнами кабинета директора, Саша достал из кармана мандарин, разобрал его на дольки. Я уж думал, что со мной хотят поделиться, но Чепарухин стал подбрасывать дольки мандарина вверх и ловко ловить их ртом. Оставшуюся последнюю дольку протянул мне и сказал: «Подбрось». Я так и поступил. Чепарухин и её ловко поймал своим ртом. За этим аттракционом наблюдал директор и несколько чинов из ЦК, которые проводили совещание. Как мне передали, они позабавились перед ожидающим их скучным заседанием.
– Это что, ваш сотрудник? – спросил один из них директора.
Шеф отмолчался.
Кстати, доставая из кармана злосчастный мандарин, Саша уронил таблетки и спешно их поднял.
– Что за лекарство? – спросил я.
– Фенозепам, – ответил он.
Директор тоже обратил внимание на заминку с таблетками. Он спросил меня, что принимает мой друг. Получив ответ, шеф отметил в раздумье:
– Сотрудник, принимающий седативные средства, с признаками инфантилизма, без зазрения совести мусорит на территории городка, и это видят сотрудники ЦК…