Сборник рассказов

Ленка сползла с Сережки, побежала к окну и потянулась к пластмассовому кувшину для поливки цветов. Сережка опередил ее и взял кувшин. А Вера уже наливала спирт в наши стаканы-микрофоны. Сережка долил водой.

— Пейте, — скомандовал Сережка нам с Верой.

Я вдруг вспомнила, как мы соревновались, кто быстрее выпьет сырое яйцо. И когда мы с Верой уже допивали свои, и Сережка понял, что отстает, он яростно принялся за скорлупу. Тот зловещий хруст вдруг возник у меня в ушах, я представила, что Сережка заставит нас сожрать стаканы. Я зажмурилась и стала пить.

Почти одновременно мы с Верой поставили стаканы и заржали.

— И мне, — пропищала Ленка.

Сережка плеснул ей и до краев долил водой. Себе разводить он не стал. Выпил и, обливаясь, запил из кувшина, а потом допил Ленкино.

Больше я ничего не помню…

Бабушка меня очень просила не рассказывать об этом случае родителям и неделю не выпускала из дома. Да я бы и сама не рассказала, даже если бы начали пытать.

С Веркой мы больше никогда не пели «Money, money», Сережка начал в то лето курить в открытую, Ленка не помнит даже, как ее в колодец опускали, а собака залаяла тогда просто так… может быть на проходящих коров или велосипедиста. Тося перешла работать на консервный завод — «на рыбу» — как она выражалась, и буфет у них наполнился металлическими банками без этикеток.

В фильмах про войну часто показывают, как солдаты разливают спирт по кружкам и пьют когда — в тишине, когда — под грохот снарядов. Мне как-то уютно становится от этого. А еще в детстве я себя очень живо представляла в партизанском отряде. Не то чтобы я хотела с врагом сражаться: на поле боя в открытую — страшно. Я все-таки — мирное население. А вот партизанская война как раз — для меня. Особенно меня привлекал партизанский быт. Землянки, большой котел на костре, поровну кусочки хлеба, кто-то кому-то что-то шьет, мастерит из дерева, кто-то кого-то любит. И все это на одной земле — чужие жены, чужие дети.

Да будет земля эта тебе пухом, тетя Тося, и пошли они все к монахам.

Торба

Она всегда носила мужскую одежду: штаны, рубаху и ботинки. Крепкая, с короткой стрижкой, она напоминала мужчину неопределенного возраста. Я была уверена, что Торбой ее прозвали из-за сутулой мешковатой фигуры. Когда она шла, мне казалось, что за плечами у нее тяжелый рюкзак или мешок, в общем — торба. Я смотрела на ее покатую спину, и, хотя ноша отсутствовала, я пыталась угадать, что же такое тяжелое она несет.

Конечно, ее считали странной. А моя бабушка говорила: «Не надо смеяться над Торбой: она — больная девочка». Я и не собиралась смеяться. К ней у меня был интерес, как чему-то непознанному. Я пыталась исследовать Торбу путем метода наблюдения, но материал был скудным: пройдет мимо раз в три дня, и то в разное время. Да и жила она далеко от бабушкиного дома, а где точно, я не знала…

Проследить за Торбой было несложно. Это было днем. Торба шла по-обычному: рубашка в клеточку с длинным рукавом, темно-синие брюки — наподобие школьной формы для мальчиков, черные поношенные ботинки. Перебегая от одного куста мальвы к другому, я незаметно двигалась за Торбой по деревенской улице, увешанной спелой вишней, абрикосами и зелеными шариками грецких орехов.

Минут через двадцать мы оказались на другой стороне поселка. Торба пнула калитку, зашла во двор и скрылась в доме.

Собак не было, и я спокойно подошла к дому. Дверь была открыта. На входе висела старая занавеска, из-под нее торчали пыльные Торбины ботики.

— Сейчас обедать будем, — послышался грубый женский голос.

— Бы-ы-ы га-а-а, — завыло в ответ.

— В уборную хочешь?

— Бы-ы-ы га-а-а.

— Сейчас, сейчас.

Я отогнула краешек занавески: через маленькую прихожую-кухню была видна комната. На кровати лежала женщина с растрепанными седыми волосами.

— Бы-ы ды-ы га-а, — замычала женщина.

— Иду, иду, — сказала Торба, подошла к кровати, потянула женщину за руки и усадила. Потом, аккуратно придерживая за спину, развернула ее и опустила ей ноги на пол.

— Бы-ы га-а!

— Уже идем, — успокоила женщину Торба, взвалила ее на спину, подхватив под колени, а та крепко обняла Торбу за плечи (меня еще так папа иногда с пляжа до остановки носил).

Согнувшаяся под ношей Торба двинула к выходу. Я шмыгнула за дом. Торба вышла и медленно направилась к уборной. Там она оставила свою ношу, прикрыла дверь и закурила…

Дальше в обратный путь.

Я опять прилипла к занавеске: на кровати сидела женщина, обложенная подушками, Торба в двух метрах от меня гремела посудой, а потом подсела к женщине и стала кормить ее с ложки…

— Гу-гу-у-у — завыла женщина.

— Гулять хочешь? — спросила Торба. — Сейчас посуду помою, и поедем.

Я спряталась во дворе за бочкой с водой.

Ждать пришлось недолго. Торба появилась с ношей и стала посреди двора.

— А-а-гу-у-у-а — выла женщина.

— В огород хочешь?

— А-а-а-гу-у-у.

И Торба повезла ее в огород…

Сидя за бочкой, я совсем разомлела.

Очнулась от всплеска воды. Передо мной стояла Торба с ведром:

— А ты что здесь делаешь? — удивилась Торба.

Я молчала, завороженно глядя на эту девушку-мужчину.

— Что тебе здесь надо? — строго спросила Торба.

— Мне… мне…