Кардвиндлиж думал об утреннем душе, и от этих мыслей нестерпимо хотелось плюнуть. Но он понимал, что это невозможно. Во-первых, он лежит на работе крепко пристегнутый к металлическому столу, и плевок неминуемо упадет на лицо. Во-вторых, когда у тебя качают кровь, во рту так пересыхает, что язык прилипает к небу, жидкость будто испаряется из организма. Душ… Бесценный душ. Прозрачная желеобразная субстанция, позволяющая освежить разгорячённое тело. Он думал об утреннем душе, о новой подружке, которую пригласил. Просто дикарка! Впрочем, они чудесно развлеклись, и все было прекрасно до той самой секунды, пока он, Кардвиндлиж, не предложил ей искупаться. Сейчас-то он ясно понимал, какую глупость совершил. Привести в дом малознакомую особь, выпить с нею чашу Карнелло, целую чашу! Раскраснеться, подпортив кровь, а ведь утром на работу. Глупость! «Всё дело было в её имени», – думал он. Девчонку звали Латимелия, то есть волшебство, облачный эфир. Он непозволительно забылся. Особь он притащил из-за мшелых холмов. Вонючее место, состоящее из переработанных отходов и сточных кислотных вод. Кое-где незаконно сооруженные навесы, прикрытые грязными тряпками, болтающимися на ветру. В булькающих лужах из черной нероди что-то копошилось. Фу! Кардвиндлиж вспоминал об этом с брезгливостью жителя мегаполиса. Латимелия была восхитительно молода, упруга, как каучук. Кардвиндлиж трогал её тело, ища изъян, но не находил. После выпитой чаши Карнелло вовсе разошелся, сжав идущий от головы, нежнейший красно-коричневый отросток, покрытый мягчайшими волосками. Она испуганно и томно вздохнула. Кардвиндлиж удовлетворенно прижал её к себе, заглянув в глаза цвета оливок. Тут и пришла эта глупейшая идея, за которую он сам себя ругал. Душ! Затащить её в чан. Она впервые увидела и почувствовала Вейлиж и как завизжала, когда струи коснулись её конечностей. Выпрыгнула из ёмкости, тут же поскользнулась, он не успел её схватить, завывая и крича, распахнула двери и выскочила на улицу. А в такую глубокую тихую ночь на крики незамедлительно явились дознаватели. Подлетели к дому на раскрашенных светящихся чёрных велоретах – всё это мигало, тряслось, сверкало. Поймали обезумевшую Латимелию, усадили в велорет. Кошмар! Его спасло наличие высокооплачиваемой работы, законность установки душа и паспорт совершеннолетия новой подружки. Нестерпимо хотелось плюнуть от досады. После общения с дознавателями еле успел на работу. Чувствовал, как кровь закипала в жилах, требуя выхода. Он опаздывал и мог быть оштрафован на две отметки в карте жизни. Но всё обошлось. И вот, его рабочий день заканчивался через пять минут и тридцать четыре секунды. Об этом сообщали часы, поставленные в крайнем левом углу стола. Сам механизм часов был изобретён на другой планете, но так понравился одному туристу, что тот притащил его домой. Запустили в производство. Выдавали желающим за три отметки в карте жизни. И многие приобретали этот, в общем-то ненужный прибор, совершенно, казалось бы, бессмысленный хлам, так как на Варниане не существовало времени вообще. И оно не делилось на прошлое и будущее. Варнианцы жили в настоящем практически вечно. А проблему перенаселения решала карта жизни и несчастные случаи. Новорожденному выдаётся карта на сто кредитов, которые можно тратить, но никак нельзя приобрести. Так что же отсчитывали часы, было не совсем понятно. Кардвиндлиж тоже приобрел часы и не пожалел об этом ни секунды. Приходя на работу, пристраивал их в углу стола, а уходя, снимал, забирая с собой. Так он выяснил, что его рабочий день длится девять минут восемнадцать секунд, один раз в неделю.
На сегодня его рабочий день заканчивался. Кардвиндлиж всматривался в табло, считая секунды. Часы были сделаны на манер тех, первых часов, привезённых туристом. Правда, не из допотопного металла, а из качественного Варнианского сплава. Длинненькая чёрная стрелка и вторая – покороче. И самая любимая, светящаяся – секундная. От потери крови начали сохнуть глаза. Крайний левый глаз. Неприятно. Веко постепенно натягивалось на него, спасая зрение. Верный признак того, что отдано почти всё, что можно. Остальные глаза следили за бегущей секундной стрелкой на циферблате. Она была ярко-зелёной, как кровь всех живущих на Варниане. Впрочем, свою кровь Кардвиндлиж видел редко, почти никогда. Вернее, только однажды. Не хотелось и вспоминать. Металлический гибкий шланг выкидывался из верхнего люка, раскачивался, примеряясь к одной из конечностей, затем ловко обвивал её, защёлкивался с мерзким звуком. Ровно на шесть долгих секунд становилось невыносимо больно. Об этом ему сообщили часы, когда он впервые принёс их на работу. До часов Кардвиндлиж думал о вечности, полной нестерпимой боли, жмурился и стонал. А теперь просто считал секунды. Когда рабочий день заканчивался, шланг отпускал конечность, на ране оставался металлический зажим в виде скрепки. Кожа у варнианцев была настолько толстой и крепкой, что аппарат каждый раз резал её тонким скальпелем, вводя внутрь иглу из засекреченного материала.