Сборник рассказов ЛитО «Щеглы»

И пошло-поехало. Вроде диктует Римма Родионовна про отряд пионеров из старого учебника, а между строк иное бормочет. Вроде смотрит в книгу, а в другой раз косится и щурится на тебя, будто пытается разглядеть что-то далекое. От бормотания и косого взгляда внутри все переворачивается, органы меняются местами, бросает в пот и ужасно мутит. Кажется, дай себе волю, и изо рта похлещет болотная жижа вперемешку с лягушками.

Какие уж тут блины. Один на двоих съели, чтобы совсем бабушку не расстраивать, да наверх поплелись. Легли вместе на Тонину постель, укрылись с головой двумя одеялами и только тогда согрелись. А утром перво-наперво взялись сочинять про паука. Он все это время как будто ждал и никуда из угла не отлучался.

Паук пучится, пухнет. Падает, ползет по полу. Пробирается полем, припускает по пригорку. Паук прокладывает путь. Прямо, прямо, поселок позади. Пусть поймает пожилую паскуду, прижмет, паутиной покроет. Пусть подохнет паскуда, пусть подохнет.

За завтраком дед строго-настрого запретил близнецам уходить с участка. Нетоволк-нетомедведь-нетокабан, возможно, шатался по округе, голодный и злой. Дедушка этого не сказал, но Толя с Тоней все прочитали по его глазам. И правильно, что запретил уходить, они только того и ждали. А еще ждали Римму Родионовну. Вернее, ждали, что она не придет.

Пришла. Улыбнулась так, что лицо будто треснуло. Сегодня, говорит, займемся природоведением. С русским, смотрю, у вас и так все в порядке. Ребятушки.

На этот раз вышло еще хуже. Вроде рассказывает старуха про зверей да птиц, рыб да насекомых. Добавляет, усмехаясь уголками губ, про пауков. А Толя с Тоней слышат больше. Видят больше. Проглядывает сквозь лицо Риммы Родионовны то козья морда, то лик молодой девушки, то бесформенная жижа. Вплетаются в речь незнакомые слова, вязкие и темные, как деготь. Слова повторяются из раза в раз, пока Толя с Тоней не начинают их узнавать, понимать, впитывать. Внутри все затягивается илом.

Когда старуха ушла, близнецы, чувствуя себя наполовину неживыми, забрались на чердак. Следом поднялась бабушка. Ее правая рука так сильно мяла левую, что оставались следы.

– Завтра Римма Родионовна не придет… – начала бабушка.

Лучше бы не продолжала.

– Она попросила, чтобы вы сами к ней пришли.

– Зачем? – хрипло спросил Толя.

– Ты, часом, не заболел, кузнечик? – бабушка прижалась губами к Толиному лбу, потом к Тониному. – Холодные. Даже слишком, – озабоченно произнесла она и, сонно моргнув, вновь заговорила о старухе-учительнице. – У Риммы там какие-то книжки. Говорит, очень нужные, полезные, прямо самое то. Только тяжелые больно. Не дотащит.

– А как же огр? – буркнул Толя.

– Кто?

Тоня недовольно покосилась на брата и мягко, не глядя бабушке в глаза, сказала:

– Мы слышали, Кадушку волк загрыз. Или медведь. Вдруг он все еще тут, поблизости…

Бабушка снова моргнула – неспешно так, будто на замедленном видео – и ответила:

– Если боитесь, дед вас проводит.

Она прикоснулась пальцами к губам и слегка нахмурилась, удивляясь собственным словам. Отчего ей так хочется, чтобы дети пошли к Римме? Почему, после случая с Кадушкой, ей не страшно отпускать их? Ответы не находились. Лишь горели где-то в груди слова, сказанные Риммой: «Пусть ребятки завтра сами ко мне придут. Часикам к семи». Не слова – наказ. И нарушить его нельзя. Вот только почему?

Что-то такое уже было. Что-то похожее. Давно. Римма сказала: «Пусть Светочка ко мне придет. Ей уж скоро поступать, готовиться надо, я ей помогу. На филфак непросто попасть. То, что она стихи и рассказики пишет – хорошо, конечно, но в Москву сколько таких провинциалочек стекается. А я подсобить могу, талантливая она у вас, и денег не возьму, даже не предлагайте…». А Светка заупрямилась чего-то, идти не хотела, даже плакала. Пришлось прикрикнуть. Обещала же Римме, что дочка придет. И нарушать обещание нельзя. Ни в коем случае нельзя. Вот только почему?

Бабушка глубоко задумалась.

– Мы сходим к Римме Родионовне, – сказала Тоня и погладила бабушку по истерзанной, покрытой маленькими синяками руке.

– И дед нас пускай не провожает, – добавил Толя.

Бабушка кивнула, все еще пребывая в задумчивости, и направилась к двери.

– Испечешь завтра сонливых блинов? – торопливо спросила Тоня. – К нашему возвращению, – и опустила глаза.

– Ну а то! – оживилась бабушка. – Испеку, обязательно испеку. А вы как раз аппетит нагуляете. Речным воздухом надышитесь.

И она пошла вниз, уже представляя, как поставит завтра перед внуками тарелку с круглыми, тонкими, кружевными блинами – все будут ладненькие, один к одному, корявые они с дедом съедят заранее. А к блинам четыре розетки: с яблочным и вишневым вареньем, со сметаной и медом.