Я поиграл в нациста еще некоторое время, плюя и на фашистов, и на коммунистов, и на американцев. Но мне становилось неинтересно. Фактически перед самым Пчрл-Харбором я это бросил. Веселуха кончилась. Я чувствовал, что скоро случится война, а туда мне не особенно хотелось - роль сознательного противника меня тоже не прельщала. Срань кошачья. Все бестолку. Мы с моим хуем средних размеров были в беде.
Я просиживал уроки молча, ждал. Студенты и преподаватели подкалывали меня. Я потерял напор, спустил пар, утратил пробивную силу. Все выпало у меня из рук. Это неизбежно случится. Все хуи в беде.
Моя учительница английского, довольно милая дама с прекрасными ногами, как-то раз попросила меня остаться после уроков:
- В чем дело, Чинаски? - спросила она.
- Я сдался, - ответил я.
- Ты имеешь в виду политику? - спросила она.
- Я имею в виду политику, - ответил я.
- Из тебя получится хороший моряк, - сказала она. Я вышел из класса...
Я сидел со своим лучшим другом, морским пехотинцем, в городском баре и пил пиво, когда это произошло. По радио играли музыку, затем передача прервалась. Нам сообщили: только что разбомбили Перл-Харбор. Объявили, что всем военнослужащим надлежит немедленно вернуться в свои части. Друг попросил, чтобы я доехал с ним на автобусе до Сан-Диего, предположив, что мы видимся, может быть, в последний раз. Он оказался прав.
Любимым доставщиком у Булыжника был Мэттью Бэттлз. Бэттлз никогда не приходил на работу в мятой рубашке. Фактически, все, что он носил, было новеньким, выглядело новеньким. Ботинки, рубашка, брюки, кепка. Башмаки его сияли по-настоящему, вся одежда, казалось, ни разу не бывала в стирке. Как только рубашка или пара штанов хоть чуточку пачкались, он их выбрасывал.
Булыжник часто говорил нам, когда Мэттью проходил мимо:
- Вот, это почтальон идет!
И он не шутил. Его глаза чуть ли не сияли любовью.
А Мэттью стоял у своего ящика, прямой и чистый, отдраенный и выспавшийся, башмаки победно блистали, и смахивал эти письма внутрь с радостью.
- Ты - настоящий почтальон, Мэттью!
- Благодарю вас, мистер Джонстон!
Однажды утром в 5 я зашел и сел ждать за спиной у Булыжника. Под красной рубашкой он как-то обмяк.
Мото сидел рядом. Он-то мне и сказал:
- Вчера забрали Мэттью.
- Забрали?
- Ага, за то, что из почты крал. Открывал письма для Храма Некалаи и вытаскивал деньги. Проработав на почте 15 лет.
- А как узнали, как он попался?
- Старухи. Старухи слали Некалае письма, полные денег, и не получали в ответ ни спасибочки, ничего. Некалая сказал на Почтамте, и Почтамт приставил к Мэттью шпика. Его застукали у кипятильника, вскрывал письма и выуживал деньги.
- Без говна?
- Без говна. Средь бела дня залетел.
Я откинулся на стенку.
Некалая построил такой большой храм и выкрасил стены в тошнотно зеленый цвет, наверное, чтоб бабки напоминал, и у него работал штат, человек 30-40, которые только распечатывали конверты, вытаскивали чеки и наличку, записывали сумму, отправителя, дату получения и так далее, и больше ничем не занимались. Другие рассылали по почте книги и брошюры, написанные Некалаей, а на стене висела его фотография, большая такая: Н., в жреческих хламидах и бороде, - и живописный портрет Н., тоже очень большой, надзирал за конторой, высматривал.
Некалая утверждал, что как-то раз шел по пустыне и встретил Иисуса Христа, и Христос ему все рассказал. Они вместе посидели на камне, и И.Х. все ему выложил. А теперь он делится секретами с теми, кто может себе это позволить. К тому же, каждое воскресенье он проводил службу. Его помощники, они же - паства, приходили на работу и уходили по звонку.
И представьте себе Мэттью Бэттлза, который пытается облапошить Некалаю, повстречавшего в пустыне Христа!
- А Камешку кто-нибудь что-нибудь сказал? - спросил я.
- Ты что - смеешься?
Мы просидели так час или два. На ящик Мэттью назначили сменщика. Другим подменным дали другие задания. Я остался сидеть один за спиной у Булыжника. Потом встал и подошел к его столу.
- Мистер Джонстон?
- Да, Чинаски?
- А где сегодня Мэттью? Заболел?
Голова Булыжника поникла. Он смотрел на бумажку, которую держал в руке, и делал вид, что продолжает ее читать. Я вернулся на место и сел.
В 7 часов Булыжник обернулся:
- Для тебя сегодня ничего нет, Чинаски.
Я встал и пошел к дверям. Остановился на пороге.
- Доброго вам утра, мистер Джонстон. И приятного дня.
Он не ответил. Я дошел до винной лавки и купил себе полпинты Большого Папы на завтрак.
Голоса у людей были одинаковы: куда бы ни носил почту, слышал одно и то же снова и снова.
- Опоздали, правда?
- А где постоянный почтальон?
- Привет, Дядя Сэм!
- Почтальон! Почтальон! Это не нам!
На улицах было полно безумных и тупых людей. Большинство жило в красивых домах и, казалось, на работу не ходило - непонятно, как им это удавалось. Был один парень, который не давал опускать почту в ящик. Он стоял в проезде и наблюдал, как ты подходишь, за два или три квартала - просто стоял и протягивал руку.
Я спрашивал у других, кто разносил почту по этому маршруту:
- А что с этим парнем, который стоит и руку протягивает?