Сборник РОЗЫ

Врачи отнеслись к ней с пониманием. Сирота, свидетель двух убийств – тут невольно почувствуешь жалость. Офицеры, которые провожали ее до клиники, описали убийства в красках, и весь персонал на несколько дней обсуждал детали. Кэрри чувствовала взгляды, слышала шепот за спиной, но это ей не мешало. Она погрузилась в пространство, где не существовало ничего, кроме нее самой, и, казалось, могла пребывать там вечно.

– Расскажите о своей матери, – попросил доктор Уикхем на одном из первых сеансов. Кэрри уже успела свыкнуться с распорядком клиники и чувствовала себя «как дома».

Рассказывать о матери можно было бесконечно, но она ограничилась самыми яркими эпизодами. Описала те годы, когда еще не ходила в школу. Вечно смеющаяся мать водила ее в цирк, устраивала пикники возле дома. У нее не было много свободного времени, например, чтобы ходить в городской парк, но все лишние минутки она отдавала дочери. Любила и заботилась, ни разу не накричала, никогда не угрожала побоями.

Когда Кэрри пошла в школу, все изменилось. Мать стала подолгу пропадать, и быстро лишилась работы. Они жили на пособие, перебрались из дома в захудалую квартирку на самой окраине. Кэрри стала заботиться о себе сама, подделывала записки, чтоб не звать маму в школу, просила соседку сходить к врачу, когда заболевала. Мать возвращалась домой пьяная, часто приводила мужчин, и Кэрри начала ожидать ее ухода сильней, чем ее возвращения.

– Опишите, что вы тогда чувствовали, – продолжал доктор, а Кэрри могла выдавить из себя только одно слово: «недоумение». Что еще чувствует человек, когда близкие люди вокруг меняются так быстро и так разительно?

Доктор Уикхем пообещал полиции, что добьется прогресса через пару месяцев, а до тех пор потребовал полного содействия. Никто не приходил к Кэрри для допросов, никто не напоминал ей, что она – главный свидетель и потенциальный обвиняемый сразу двух убийств, совершенных со смехотворной разницей во времени.

Сочиняя характеристику, доктор Уикхем отметил, что пациентка ведет себя очень тихо, следует распорядку клиники, не причиняет неудобств персоналу и охотно идет на контакт. Указал, что посещать Кэрри приходит ее подруга, Никки, добавил, что считает необходимым найти родных Кэрри и сообщить им о случившемся. По его квалифицированному мнению, для Кэрри будет лучше остаться в клинике на несколько лет, и необходимо, чтобы родственники занялись оформлением опеки.

Кэрри сидела вечерами над книгами из библиотеки клиники и горсткой складывала их возле тумбочки, чтобы отдать. Однажды ей захотелось перечитать эпизод из последнего тома Гюго, место, где Гренгуар признается себе в непонятных чувствах, где ему кажется, что он испытывает симпатию, или, может, любовь… Она открыла том и выронила книгу. Все поля были исписаны одним банальным словом.

«Убийца».

Кэрри побежала к выходу, чтобы позвать на помощь, но возле двери стояла знакомая фигура. Мать держала в руках книгу, и на пол, капля за каплей, стекали чернила, складываясь в ужасное слово. Убийца. Кэрри посмотрела на блестящие лужицы и увидела глаза, которые пристально наблюдали за ней.

***

Для Чокнутой наступили непростые времена – Никки заходила чуть ли не каждый день, и смотрела на тлеющие огоньки чужого тела. Кэрри худела, дурнела и, в конце концов, превратилась в обтянутый кожей скелет, способный передвигаться по коридорам только с помощью санитаров.

Никки садилась за стул, незаметно включала диктофон и говорила: задавала вопросы, перемежая их новостями с занятий, сетовала на свою жизнь, пропихивая зацепки, дельные мысли. Никто ее не проверял после того случая, как однажды пришлось сдать пленку офицеру, дежурившему на выходе. На пленке были записаны разговоры о нечисти, описания древних ритуалов, и копы, должно быть, решили, что Никки – простая фанатичка.

Главное, думала Никки, не заговаривать о смерти, о крови и о потустороннем мире. Тогда никому их встречи с Кэрри не будут интересны. Впервые с гордостью для себя она отмечала, что сумела обхитрить не самые бедные умы своего Штата.

– Помнишь, Кэр, ты рассказывала про мамино платье? – начала Никки, когда Чокнутая уселась на жесткий стул. Санитар тут же ушел – слишком накладно было торчать возле двери, когда разговоры с единственной посетительницей шли по накатанной, записывались на камеру, да еще были неимоверно бредовы. Ведьмы, какие-то заклинания – черт знает что.

– Помню, – смирно подтвердила Кэрри. От веселой, увлеченной интеллигентки не осталось ни следа, Чокнутая сейчас оправдывала свое прозвище как нельзя лучше. Огромные синяки под глазами, натертые до красноты веки, бледные щеки и яркие фиолетовые вены на шее – тот еще портрет. Кэрри уже не нужен был грим, чтобы вписаться в следующий Хэллоуин. Никки, скрепя сердце, подумала, что Кэрри может просто не дожить до следующего Хэллоуина, если все пойдет так и дальше.

Что ж, стоит рассчитывать на свои силы, удачу и справедливых присяжных, до которых осталась всего одна неделя.

– Оно ведь здесь, в твоей ячейке?