Мир, на котором видящий перестанет наивно рисовать свою интригу, утратит узнаваемые свойства. Он вернется к своей неразличимости, то есть окажется всегда тем же самым. Уход мира в тожество станет для видящего решающим испытанием. Он может не принять его. Принятие неизменной тожественности мира, однако, возможно при воссоединении видящего с собой. Вместе с вступлением в свою полноту совершается прорыв в вечность. Отличие видящего от Бога стирается. Возвращение того же самого надо понимать как восстановление тожества мира, не запятнанного субъективной раскраской. Отказ от проекций должен, однако, произойти в чистоте. Любое отклонение от совершенства здесь снова будет означать разбрасывание глаза.
Глаз нигилиста — это сам нигилист. См. заменимость es, er в предыдущей цитате. Возвращение к тому же самому как упражнение в зрении — тоже проекция, но не запрещенная. Она не ведет к перебору мнимых возможностей. Проекция того самого не расплескивает глаз. Нигилист, или просто N, [336] у Nietzsche — новое имя субъекта, понятого в его сути, от глаза:
Psychologische Geschichte des Begriffs «Subjekt». Der Leib, das Ding, das vom Auge konstruierte «Ganze» erweckt die Unterscheidung von einem Tun und einem Tuenden; der Tuende, die Ursache des Tuns, immer feiner gefasst, hat zuletzt das «Subjekt» ubriggelassen (Schlechta 6, 485).
Психологическая история понятия «субъект». Тело, вещь, конструируемое глазом «целое» вызывает различение между делом и делателем; делатель, причина дела, описываемый все более изящно, наконец остается в качестве «субъекта».
Глаза могут смениться. Философ идет в школу радикального зрения, где отменяется картина мира. Он снимает все проекции, пусть даже насилуя себя, и оставляет одну вертикальную, полуденную проекцию того самого, равенства–тожества. Назад эта центральная мысль Ницше ведет к парменидовскому видению тожественного бытия, вперед — к Витгенштейну с его тожеством как центральной проблемой и к его теме Aspektwandel, смены аспекта (глаз) без изменения рассматриваемой фигуры. Богатую тему Aspektwandel, неповерхностно связывающую обоих (Ницше и Витгенштейна) с интуицией их философа Шопенгауэра, развернет будущее исследование.
Полнота бытия, благодаря которой N достигает мужества возвратиться к тому (же) самому, заставляет вспомнить аристотелевскую разработку парменидовского бытия–тожества в теме энергии (энтелехии).
При изучении Ницше надо помнить о негласном единстве ведущих умов эпохи. Толстой в дневнике:
14, 15, 16 (октября 1859). Утро. Видел нынче во сне: Преступление не есть известное действие, но известное отношение к условиям жизни. Убить мать может не быть и съесть кусок хлеба может быть величайшее преступление. — Как это было велико, когда я с этой мыслью проснулся ночью!
Ницше осенью 1887:
[337] …erne Handlung an sich ist vollkommen leer an Werth: es kommt Alles darauf an, wer sie tun. Ein und dasselbe «Verbrechen» kann in einem Fall das höchste Vorrecht, im andern das Brandmal sein (10 [47]).
…действие само по себе полностью лишено ценности: все зависит от того, кто его совершает. Одно и то же «преступление» в одном случае может быть самой высокой привилегией, в другом — клеймом.
Толстой был известен Ницше меньше чем Достоевский.
…Ware unser Werth verringert, wenn wir ein paar Verbrechen begingen? Im Gegenteil: es ist nicht Jeder im Stande, ein paar Verbrechen zu begehen. An sich wurde man uns verachten, wenn man uns nicht die Kraft zutraute, unter Umstanden einen Menschen zu todten. Fast in allen Verbrechen drucken sich zugleich Eigenschaften aus, welche an einem Manne nicht fehlen sollen. Nicht mit Unrecht hat Dostoiewsky von den In–sassen jener sibirischen Zuchthäuser gesagt, sie bildeten den stärksten und wertvollsten Bestandteil des russischen Volkes (10 [50]).
…Уменьшилась бы наша ценность, соверши мы пару преступлений? Напротив: не каждый в состоянии совершить пару преступлений. Нас презирали бы, если бы считали нас не в состоянии в определенных обстоятельствах убить человека. Почти во всех преступлениях выражаются как раз те свойства, которые не должны отсутствовать в мужчине. Не без оснований сказал Достоевский о заключенных сибирской каторги, что они составляют самую сильную и самую ценную часть русского народа.
В неразрисованном «русском», «ренессансном» мире человек восстает вначале с чертами преступника с задачей разрушения цивилизации. Это видение Ницше не устаревает. Порча цивилизации делает восстание сломом, Verbrechen.