Сборник статей

Тем фактом, что для смены зрения (глаз) не только не требуется изменение объекта, но, наоборот, объект должен оставаться тем же самым, то есть никаким, объясняется в конечном [338] счете полярность ницшевских топосов. Фрейд, который отложил книги Ницше, увидев у него тревожное сходство со своими идеями, способное спутать их, не поднялся до ницшевской амбивалентности. Ницше дарит аскету Христу чувственную, природную, физиологическую полноту мистического единения со всем (unio mystica). Христос подозревается только в проецировании картины мира. Остается вопросом, насколько Христос участвовал в промахе цивилизации, разбросавшей себя — через разбрызгивание дразнящих красок добра и зла — по потоку мнимых феноменов.

Die großen Erotiker des Ideals, die Heiligen der transfigurirten und unverstandenen Sinnlichkeit, jene typischen Apostel der «Liebe» (wie Jesus von Nazareth, der heilige Franz von Assisi, der heilige Francois de Paule): bei ihnen geht der fehlgreifende Geschlechtstrieb aus Unwissenheit gleichsam in die Irre, bis er sich endlich noch an Phantomen befriedigen muß: an «Gott», am «Menschen», an der «Natur». (Diese Befriedigung selbst ist nicht bloß eine scheinbare: sie vollzieht sich bei den Ekstatikon der «unio mystica», wie sehr auch immer aufierhalb ihres Wollens und «Verstehens»; nicht ohne die physiologischen Begleit–Symptome der sinnlichsten und naturgemaßesten Geschlechtes–Friedigung.) (10 [51].)

Великие эротики идеала, святые преображенной и непонятой чувственности, типичные апостолы «любви» (как Иисус из Назарета, святой Франциск Ассизский, святой Франциск из Паолы): промахивающееся половое влечение из неведения сразу становится у них помешательством, до тех пор пока наконец оно не будет вынуждено удовлетвориться фантомами: «Богом», «человеком», «природой». (Это удовлетворение само но себе не просто кажущееся: оно происходит при экстатическом «unio mystica», как будто помимо их воли и «понимания»; не без сопутствующих физиологических симптомов чувственного и природосообразного полового удовлетворения.)

Сказанное о fehlgreifende[r] Geschlechtstrieb никоим образом не означает у Ницше, что Geschlechtstrieb, направленное [339] на женщину, не окажется или реже окажется промахом. Ошибкой будет в принципе всякая проекция на объект черт добра (идеала) — зла (чужого).

Ввиду отсутствия в истории примеров, невозможно представить, как мощь N развернется при воздержании от инстинкта протоплазмы, когда N прекратит выбрасывать псевдоподии в окружающую среду, удержав их в своем. Как настающий, однако, совершенный глаз единственно настоящий. Только он выявляется как ставший во всей человеческой истории.

Человек промахнувшейся цивилизации растроган (расхватан) дразнящими обрывками самого себя, разбросанными его воображением по мнимому миру. Главной дразнящей приманкой, раздергивающей его, оказываются, как сказано, отблески добра и зла на «вещах». Прочно забыто, что «вещи» (феномены) в свою очередь лишь вторичные образования в местах точечных проекций добра (своего) и зла (чужого). Ницше вспоминает об этом.

…wir sind feindselig gegen Ruhrungen <…> Wir ziehen vor, was nicht mehr uns an «gut und böse» erinnert. Unsere moralistische Reizbarkeit und Schmerzfahigkeit ist wie erlost in einer furchtbaren und glucklichen Natur, im Fatalism der Sinne und der Kräfte. Das Leben ohne Gifte [sic].

die [sic] Wohltat besteht im Anblick der grossartigen Indifferenz der Natur gegen Gut und Böse (10 [52]).

…мы враждебны к тому, что трогает <…> Мы предпочитаем то, что больше не напоминает нам о «добре и зле». Наша моральная зрелость и способность к боли словно нашли избавление в плодородной и счастливой природе, в фатализме чувств и сил. Жизнь без добра [sic].

[sic] благодеяние состоит во взгляде величественного равнодушия природы на добро и зло.

Добро и зло не нуждаются в определении, они ясны каждому раньше, чем осмыслены. Их почва соответственно в ближайшем своем и его срыве. Вещи, в которые воображено добро и зло, задевают нас поэтому интимно, раздражая нас в нашем самом глубоком. Первичная близость разбросана [340] в вещах, которые привлекают своим добром и злом (в равной мере обоими), отвлекая от своего.

Совершенство собранности N в полноте своего (природы как родины) не оставляет места для выбора между объективированными добром и злом. Повторяя интуицию Парменида, N изымает из тожественного бытия добро и зло как способность быть больше и меньше по догмату о том, что зло есть недостаток бытия.

…Keine Gerechtigkeit in der Geschichte; keine Gute in der Natur: deshalb geht der Pessimist, falls er Artist ist, dorthin in historicis, wo die Absenz der Gerechtigkeit selber noch mit groflartiger Naivetat sich zeigt, wo gerade die Vollkommenheit zum Ausdruck kommt…

und insgleichen in der Natur dorthin, wo der böse und indifferente Charakter sich nicht verhehlt, wo sie den Charakter der Vollkommenheit darstellt… (10 [52]).