Сборник стихотворений

Блеском стрельнула белее мела

белого моря в небе волна!..

Город и говор – всё онемело,

всё обольнула пламенней льна.

Я изловчился: ремень на привод,

пар из сирены… Сказка проста:

в громе и в граде прянула криво,

в пальцах шипит – перо от хвоста!

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ГАСТЕВ

Нынче утром певшее железо

сердце мне изрезало в куски,

оттого и мысли, может, лезут

на стены, на выступы тоски.

Нынче город молотами в ухо

мне вогнал распевов костыли,

черных лестниц, сумерек и кухонь

чад передо мною расстелив.

Ты в заре торжественной и трезвой,

разогнавшей тленья тень и сон,

хрипом этой песни не побрезгуй,

зарумянь ей серое лицо!

Я хочу тебя увидеть, Гастев,

длинным, свежим, звонким и стальным,

чтобы мне – при всех стихов богатстве -

не хотелось верить остальным;

Чтоб стеклом прозрачных и спокойных

глаз своих, разрезами в сажень,

ты застиг бы вешний подоконник

(это на девятом этаже);

Чтобы ты зарокотал, как желоб

от бранчливых маевых дождей;

чтобы мне не слышать этих жалоб

с улиц, бьющих пылью в каждый день;

Чтобы ты сновал не снов основой

у машины в яростном плену;

чтоб ты шел, как в вихре лес сосновый,

землю с небом струнами стянув!..

Мы – мещане. Стоит ли стараться

из подвалов наших, из мансард

мукой бесконечных операций

нарезать эпоху на сердца?

Может быть, и не было бы пользы,

может, гром прошел бы полосой,

но смотри – весь мир свивает в кольца

немотой железных голосов.

И когда я забиваю в зори

этой песни рвущийся забой,-

нет, никто б не мог меня поссорить

с будущим, зовущим за собой!

И недаром этот я влачу гам

чугуна и свежий скрежет пил:

он везде к расплывшимся лачугам

наводненьем песен подступил.

Я тебя и никогда не видел,

только гул твой слышал на заре,

но я знаю: ты живешь – Овидий

горняков, шахтеров, слесарей!

Ты чего ж перед лицом врага стих?

Разве мы безмолвием больны?

Я хочу тебя услышать, Гастев,

больше, чем кого из остальных!

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

О НЕМ

Со сталелитейного стали лететь

крики, кровью окрашенные,

стекало в стекольных, и падали те,

слезой поскользнувшись страшною.

И был соловей, живой соловей,

он бил о таком и об этаком:

о небе, горящем в его голове,

о мыслях, ползущих по веткам.

Он думал: крылом – весь мир обовью,

весна ведь – куда ни кинешься…

Но велено было вдруг соловью

запеть о стальной махинище.

Напрасно он, звезды опутав, гремел

серебряными канатами,-

махина вставала – прямей и прямей

пред молкнущими пернатыми!

И стало тогда соловью невмочь

от полымем жегшей одуми:

ему захотелось – в одно ярмо

с гудящими всласть заводами.

Тогда, пополам распилив пилой,

вонзивши в недвижную форму лом,

увидели, кем был в середке живой,

свели его к точным формулам.

И вот: весь мир остальной

глазеет в небесную щелку,

а наш соловей стальной,

а наш зоревун стальной

уже начинает щелкать!

Того ж, кто не видит проку в том,

кто смотрит не ветки выше,

таким мы охлынем рокотом,

что он и своих не услышит!

Мир ясного свиста, льни,

мир мощного треска, льни,

звени и бей без умолку!

Он стал соловьем стальным!

Он стал соловьем стальным!..

А чучела – ставьте на полку.

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ОБ ОБЫКНОВЕННЫХ

1

Жестяной перезвон журавлей,

сизый свист уносящихся уток -

в раскаленный металл перелей

в словолитне расплавленных суток.

Ты гляди: каждый звук, каждый штрих

четок так – словно, брови наморщив,

ночи звездный рассыпанный шрифт

набирает угрюмый наборщик.

Он забыл, что на плечи легло,

он – как надвое хочет сломаться:

он согнулся, ослеп и оглох

над петитом своих прокламаций.

И хоть ночь и на отдых пора б,-

ему – день. Ему кажется рано.

Он качается, точно араб

за широкой страницей Корана.

Как мулла, он упрям и уныл,

как араба – висков его проседь,

отливая мерцаньем луны,

не умеет прошедшего сбросить.

У араба – беру табуны,

у наборщика – лаву металла…

Ночь! Меня до твоей глубины

никогда еще так не взметало!

2

Розовея озерами зорь,

замирая в размерных рассказах,

сколько дней на сквозную лазорь

вынимало сердца из-за пазух!

Но – уставши звенеть и синеть,

чуть вращалось тугое кормило…

И – беглянкой блеснув в вышине -

в небе вновь трепетало полмира.

В небе – нет надоедливых пуль,

там, не веря ни в клетку, ни в ловлю,

ветку звезд нагибает бюль-бюль

на стеклянно звенящую кровлю.

Слушай тишь: не свежа ль, не сыра ль?..

Только видеть и знать захотим мы -

и засветится синий сераль

под зрачками поющей Фатимы.

И – увидев, как вьется фата

на ликующих лицах бегоний,-

сотни горло раздувших ватаг

ударяют за нею в погоню.

Соловей! Россиньоль! Нахтигалль!

Выше, выше! О, выше! О, выше!

Улетай, догоняй, настигай

ту, которой душа твоя дышит!

Им – навек заблудиться впотьмах,

только к нам, только к нам это ближе,

к нам ладонями тянет Фатьма

и счастливыми, росами брызжет.

1922

Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.

Библиотека поэта. Большая серия.

Ленинград: Советский писатель, 1967.

ПТИЧЬЯ ПЕСНЯ

Борису Пастернаку

Какую тебе мне лесть сплесть

кривее, чем клюв у клеста?

И как похвалить тебя, если