Сборник стихов

Какой безумец празднество затеял
и щедро Днем поэзии нарек?
По той дороге, где мой след затерян,
стекается на празднество народ.

О славный день, твои гуляки буйны.

И на себя их смелость не беру.
Ты для меня — торжественные будни.
Не пировать мне на твоем пиру.

А в публике — доверье и смущенье.

Как добрая душа ее проста.
Великого и малого смешенье
не различает эта доброта.

Пока дурачит слух ее невежда,

пока никто не видит в этом зла,
мне остается смутная надежда,
что праздники случаются не зря.

Не зря слова поэтов осеняют,

не зря, когда звучат их голоса,
у мальчиков и девочек сияют
восторгом и неведеньем глаза.

Новая тетрадь

Смущаюсь и робею пред листом
бумаги чистой.
Так стоит паломник
у входа в храм.
Пред девичьим лицом
так опытный потупится поклонник.

Как будто школьник, новую тетрадь

я озираю алчно и любовно,
чтобы потом пером ее терзать,
марая ради замысла любого.

Чистописанья сладостный урок

недолог. Перевернута страница.
Бумаге белой нанесен урон,
бесчинствует мой почерк и срамится.

Так в глубь тетради, словно в глубь лесов,

я безрассудно и навечно кану,
одна среди сияющих листов
неся свою ликующую кару.

Старинный портрет

Эта женщина минула,
в холст глубоко вошла.
А была она милая,
молодая была.

Прожила б она красивая,

вся задор и полнота,
если б проголодь крысиная
не сточила полотна.

Как металася по комнате,

как кручинилась по нем.
Ее пальцы письма комкали
и держали над огнем.

А когда входил уверенно,

громко спрашивал вина —
как заносчиво и ветрено
улыбалася она.

В зале с черными колоннами

маскерады затевал
и манжетами холодными
ее руки задевал.

Покорялись руки бедные,

обнимали сгоряча,
и взвивались пальцы белые
у цыгана скрипача.

Он опускался на колени,

смычком далеким обольщал
и тонкое лицо калеки
к высоким звездам обращал.

…А под утро в спальне темной

тихо свечку зажигал,
перстенек, мизинцем теплый,
он в ладони зажимал.

И смотрел, смотрел печально,

как, счастливая сполна,
безрассудно и прощально
эта женщина спала.

Надевала платье черное

и смотрела из дверей,
как к крыльцу подводят чопорных,
приозябших лошадей.

Поцелуем долгим, маетным

приникал к ее руке,
становился тихим, маленьким
колокольчик вдалеке.

О высокие клавиши

разбивалась рука.
Как над нею на кладбище
трава глубока.

Мазурка Шопена