Ты — стоящая в горле сладкая кость,и ни выплюнуть, ни сглотнуть,ты — идущая горлом красная гроздьна давильне, сдавившей грудь,знать, пора винограду в горла точил,чтоб веселую кровь точилиз-под пяточек песни, сбившейся с ног(по коленца в его крови),только пятки сверкают: ну-ка, ловинас, бегущих туда, где сок! —бездорожьем багряно-родным, родным,по бугристому дну грозы,в ту долину, что выпьет махом однимсвет, придавленный тьмой лозытак, что воздух нальется соком огня,даже тени тень оттеня,и в огне расслоятся, будто слюда,зренья всхолмленные следы,и по каждому слою каждой грядыдрожь дословно сойдет сюда,та до-словно прямая, точная дрожь,проходящая напрямиксквозь листву голубую — каменный нож,черенку подносящий крик;отверзающей точкой, черным нулемокликающий весь объемдождевой полусферы — тьмами дождя,чтобы каждый камень и листбыл в округе стемневшей найден и чист,«лист» и «камень» в себе найдя,а потом потеряв их… — ветер, свищисамого себя на ветрув поле, чистом до боли, в поле ищивопля, во' поле, слов — во рту,что бросает на ветер эти слова,догоняющие едватех, кто во' поле по'лет свой ветроградкопьецами-крыльями, ктопревращает свой воздух сплошь в решето,сквозь которое вверх глядятв синеватые грозды жадные ртыпересохших перстных нулей,потерявших по капле вкус высотыи кричащих кому-то: «Лей!»
Александр Вергелис
* * *Нет, наверное, рай — это все-таки город, не сад.Что нам делать в саду, где унылые сливы висят?На посмертный гамак променять эту улицу? Нет уж!Я в кафе на углу буду вечность свою коротать,пригубив капучино, я с шелестом нежным листатьбуду нашу земную — смешную словесную ветошь.Если можно все книги с собой невозбранно в багажзапихнуть, отбывая в последний и главный вояж,если можно однажды обнять собеседников милых,если с ними вдоль этих домов бесконечно идти,в сувенирные лавки вторгаясь гурьбой по пути,я поверю, что смерть — это только трава на могилах.* * *Святой Себастьян со стрелой в животе,Лаврентий с решеткой железной,Андрей на кресте и безвестные те,висящие в рамах над бездной…Зачем эта нежная зелень плаща,румянца внезапная алость?Чтоб истый эстет понимал, трепеща:для этого все затевалось.Для этого крови и лимфы возняуняться не может доныне.Народу-то сколько! Орет солдатня,кого-то казнят на картине.А там собеседуют ангелы, имкак будто и вовсе нет деладо этих разборок. И Бог, нелюдим,ступает меж нами несмело.* * *