Читаем СБОРНИК: СТРАННИК. ПРИТЧИ И РЕЧЕНИЯ полностью

Судить о вас по вашим неудачам – значит возлагать вину на времена года за их непостоянство.

Да, вы подобны океану, и, хотя севшие на мель корабли ждут прилива у ваших берегов, вы, даже если вы океан, не можете торопить свои приливы.

Еще вы подобны временам года,

И, хотя зимой своей вы отрицаете свою весну, весна, покоясь в вас, улыбается в дремоте и не таит обиды.

Не думайте, что я сказал это, дабы вы говорили друг другу: «Он воздал нам хвалу. Он видел в нас лишь доброе».

Я лишь говорю словами известное вам самим в мыслях.

Но что есть знание, облеченное в слово, как не тень бессловесного знания?

Ваши мысли и мои слова – волны, расходящиеся от запечатанной памяти, что хранит наши минувшие дни,

И те давние дни, когда земля не знала ни нас, ни саму себя,

И те ночи, когда земля пребывала в смятении.

Мудрые люди приходили дать вам от своей мудрости.

Я пришел взять от вашей мудрости.

И вот я нашел большее, чем мудрость.

Это пылающий дух в вас, все более распаляющийся,

Пока вы, не замечая его возрастания, сетуете на угасание ваших дней.

Это жизнь, ищущая жизни в телах, страшащихся могилы.

Здесь нет могил.

Эти горы и равнины – колыбель и ступени.

Всякий раз, как вы проходите мимо поля, где покоятся ваши предки, вглядитесь, и вы увидите самих себя и детей ваших, пляшущих, взявшись за руки.

Истинно, часто вы веселитесь, не ведая того.

Другие приходили к вам; за золотые обещания, ставшие вашей верой, вы дали им лишь богатство, власть и славу.

Я дал вам меньше, чем обещание, но вы были куда великодушнее ко мне.

Вы дали мне более сильную жажду жизни.

Воистину нет большего дара для человека, чем тот, что превращает все его цели в запекшиеся губы, а всю жизнь – в нескудеющий родник.

И в том моя честь и награда, что, когда бы я ни пришел к роднику напиться, я вижу, что живая вода сама жаждет;

И она пьет меня, пока я пью ее.

Иные из вас считали, что я горд и слишком робок, чтобы принимать дары.

Да, я слишком горд, чтобы принимать плату, но не дары.

И хотя я кормился лесными ягодами среди холмов, когда вы могли усадить меня за стол,

И спал на галерее храма, когда вы с радостью приютили бы меня,

Все же разве не ваша нежная забота о моих днях и ночах делала еду сладкой для моих уст и окутывала мой сон видениями?

Вы даете много, но вовсе не ведаете того,

И я благословляю вас за это.

Истинно, доброта, глядящаяся в зеркало, обращается в камень.

И доброе дело, которое упивается собой, порождает проклятие.

Некоторые из вас называли меня нелюдимом, опьяненным собственным одиночеством.

И вы говорили: «Он держит совет с лесными деревьями, но не с людьми. Одиноко сидит он на вершинах холмов и смотрит на наш город».

Верно то, что я взбирался на холмы и бродил в отдалении.

Как еще было мне увидеть вас, если не с высоты и не издалека?

Как можно быть воистину близко, не будучи далеко?

А другие из вас звали меня, но безмолвно, и говорили:

«Незнакомец, возлюбивший недоступные выси, почему ты живешь среди вершин, где орлы вьют гнезда?

Почему ищешь ты недосягаемое? Какие бури хотел бы ты поймать в свои сети и за какими призрачными птицами охотишься в небе?

Приди и будь одним из нас. Спустись, насыть свой голод нашим хлебом и утоли жажду нашим вином».

В одиночестве своих душ говорили они эти слова;

Но будь их одиночество глубже, они бы знали, что я искал лишь тайну вашей радости и боли и охотился лишь на ту часть вашей сущности, что странствует в небесах.

Но охотник был и добычей;

Ибо многие стрелы покинули мой лук лишь затем, чтобы вонзиться в мою грудь.

И кто летал, тот и ползал;

Ибо, когда я расправлял свои крылья под солнцем, их тень на земле была черепахой.

И я, верующий, предавался сомнению;

Ибо часто я влагал перст в свою рану, чтобы более поверить в вас и лучше узнать вас.

И вот с этой верой и знанием я говорю: Вы не заточены в свои тела, и вас не удержат дома и поля.

Все, что есть вы, обитает над горами и странствует с ветром.

Это не тварь, что выползает на солнце погреться или роет ходы во тьме, чтобы укрыться от опасности,

Но нечто свободное, дух, который объемлет землю и движется в эфире.

Если эти слова туманны, не пытайтесь прояснить их.

Смутно и туманно начало всех вещей, но не конец их,

И я буду рад, если вы будете помнить меня как начало.

Жизнь и все живое зарождается в тумане, а не в кристалле.

И кто знает, может, кристалл – это рассеивающийся туман?

Мне хочется, чтобы, вспоминая обо мне, вы помнили:

То, что кажется в вас самым слабым и смутным, – самое сильное и ясное.

Разве не ваше дыхание подъяло ваши кости и укрепило их?

И разве не сон, которого никто из вас не помнит, построил ваш город и придал облик всему, что в нем есть?

Если бы вы только могли видеть приливы того дыхания, вы перестали бы видеть все другое.

И если б вы могли слышать шепот того сна, вы не смогли бы слышать иные звуки.

Но вы не видите и не слышите, и да будет так.

Пелену, что застилает ваши глаза, поднимут руки, соткавшие ее, и глину, что закрывает ваши уши, вынут пальцы, которые ее замешивали.

И тогда вы увидите.

И тогда вы услышите.

Но вы не будете жалеть о том, что познали слепоту, и раскаиваться в том, что были глухи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза
Лира Орфея
Лира Орфея

Робертсон Дэвис — крупнейший канадский писатель, мастер сюжетных хитросплетений и загадок, один из лучших рассказчиков англоязычной литературы. Он попадал в шорт-лист Букера, под конец жизни чуть было не получил Нобелевскую премию, но, даже навеки оставшись в числе кандидатов, завоевал статус мирового классика. Его ставшая началом «канадского прорыва» в мировой литературе «Дептфордская трилогия» («Пятый персонаж», «Мантикора», «Мир чудес») уже хорошо известна российскому читателю, а теперь настал черед и «Корнишской трилогии». Открыли ее «Мятежные ангелы», продолжил роман «Что в костях заложено» (дошедший до букеровского короткого списка), а завершает «Лира Орфея».Под руководством Артура Корниша и его прекрасной жены Марии Магдалины Феотоки Фонд Корниша решается на небывало амбициозный проект: завершить неоконченную оперу Э. Т. А. Гофмана «Артур Британский, или Великодушный рогоносец». Великая сила искусства — или заложенных в самом сюжете архетипов — такова, что жизнь Марии, Артура и всех причастных к проекту начинает подражать событиям оперы. А из чистилища за всем этим наблюдает сам Гофман, в свое время написавший: «Лира Орфея открывает двери подземного мира», и наблюдает отнюдь не с праздным интересом…

Геннадий Николаевич Скобликов , Робертсон Дэвис

Проза / Классическая проза / Советская классическая проза