Сборник забытой фантастики №1

Одному из этих вольных крылатых созданий, этих старых друзей, ежегодно прилетающих из-за края света, я вскоре доверю этот рассказ. Может быть, она никогда не достигнет человека. Птицу может постигнуть катастрофа, а может, она никогда не посмотрит на цивилизованного человека. Или, опять же, хотя десятки, сотни моих собратьев видят этих существ, все же это может пройти незамеченным, и сообщение может не быть прочитано. Но есть шанс, что с металлическим цилиндром, в который я помещу свой рассказ, свисающим с его ноги, альбатрос привлечет чье-нибудь внимание. Возможно, его гнездовье находится рядом с какой-нибудь группой китобоев или даже рядом с поселением, и я цепляюсь за этот шанс. Я не боюсь, что цилиндр отделится или даже сломается, несмотря на грубое обращение, которое он, несомненно, получит, и даже если птица не будет найдена или цилиндр не будет обнаружен в течение многих лет, он и его содержимое будут целы. Я выбрал для цилиндра самый прочный и твердый из многих сортов металла, металл, который намного тверже стали и который может быть открыт или сломан только огромной силой или жаром, большим, чем огонь, и я использовал прозрачный сорт металла, чтобы любой, кто найдет его, мог увидеть, что он содержит рукопись, потому что я хорошо знаю, как любопытны человеческие существа, чтобы прочитать любой клочок письма, который подобран в плавающей или выброшенной на берег бутылке. Герметичный цилиндр сохранит рукопись, а надпись сделана жидкостью, которую я нашел среди отходов или побочных продуктов серной фабрики. Она несмываема и не выцветает, а шнур, которым я прикреплю цилиндр к моей птице-вестнице, сделан из самого прочного плетеного металла и не может быть разорван никакими обычными средствами.

А что, если мой рассказ найдут и прочтут? Поверит ли в это хоть один смертный? Будет ли искатель, если искатель есть, кредит такой истории, которая будет раскрыта? Нет, наверное, нет. Это слишком невероятно, слишком нелепо, чтобы сойти за что-то большее, чем вымысел или бред расстроенного ума. Они подумают, что писатель сумасшедший, сумасшедший, который поверил в заблуждение своего мозга, или подумают, что кто-то пытается совершить небывалое надувательство.

Но опять же, возможно, если Богу будет угодно, мой рассказ попадет в руки какого-нибудь человека, которого привлечет странность его содержимого. Прозрачный металлический цилиндр, возможно, вызовет любопытство, материал, на котором я пишу, может придать правдоподобие моему рассказу. И если это так, то несомненно будет известно, что это не дикая фантазия, не продукт сумасшедшего человека, ибо нигде в мире людей не известны такие материалы. Часто я улыбаюсь про себя, думая, какая сенсация будет произведена, когда газеты напечатают сообщения об открытии странной рукописи в еще более изумительном контейнере. Без сомнения, в этом случае мою историю прочтут тысячи, а может быть, и миллионы моих собратьев. И все же цилиндр, в котором я его посылаю, может оказаться для мира более интересным и ценным, чем моя история. Я могу представить волнение ученых, когда они анализируют металл, и горячие дискуссии о его происхождении, в то время как изобретатели стремятся создать тот же материал на благо человечества.

Такие мысли — развлечение и утешение для меня, и много часов я провожу, пытаясь представить себе результаты моей истории и ее влияние на мир, если она когда-нибудь достигнет цивилизованных людей.

Но я должен прервать свои фантазии, свои надежды и страхи, ибо все это в стороне от моего рассказа, и я должен ограничиться повествованием о своей жизни здесь, на этом неизвестном, окруженном горами континенте, среди этих странных существ.

* * * * *

С тех пор как я в последний раз брался за рукопись, произошло много событий, но самое важное, хотя существа сейчас мало что понимают, — это побег пленных муравьев из зоопарка, где они находились в заключении.

Для меня в этом есть что-то угрожающее, и я не могу избавиться от ощущения надвигающейся страшной беды. Меня всегда завораживали гигантские насекомые, и я проводил час за часом, наблюдая, как они трудятся и мечутся, сверлят, совершают странные эволюции, маршируют и контрамаршируют, казалось бы, бесцельно, внутри своего огороженного загона.