Я бросился к коммутатору. Джоко, очевидно, принял мое внезапное действие за направленное против него, потому что он оскалил зубы и прыгнул на меня. Передвигать его из стороны в сторону было нетрудно, потому что он был очень легким, но сила его была огромной. Он обхватил меня своими длинными руками и ногами и сильно прижал к себе. Но отчаяние придало мне силы сумасшедшего, и я, наконец, высвободил руку, схватил кусок дерева и нанес обезьяне ошеломляющий удар по голове. Он оторвался от меня и огромными прыжками скрылся из виду.
К этому времени ролики прошли по торсу и бедрам Сидельбурга и оказались примерно на одном уровне с его коленями. Его тело раздулось до размеров большого воздушного шара; и казалось, что оно вот-вот поднимет машину, которая уже раскачивалась на своих основаниях.
Как только я вынул переключатель, который остановил движение роликов, внезапный порыв ветра подхватил распухшее тело и добавил силы, достаточной для того, чтобы оторвать пресс от земли. Ступни и лодыжки Сидельбурга были прочно зажаты между роликами и когда он медленно поднялся в воздух, подобно огромному дирижаблю, он увлек машину за собой.
На следующий день какой-то рыбак у берегов Ньюфаундленда сообщил, что видел дирижабль, летящий на высоте около мили. Насколько я знаю, это было последнее, когда видели Уильяма Джеймса Сидельбурга и его четырехмерный роликовый пресс.
Некоторые из моих друзей, которым я рассказал эту историю, спросили меня, могу ли я реконструировать изобретение Сидельбурга. Я совершенно уверен, что мог бы это сделать с помощью чертежей и схем, которые он оставил после себя, но сама мысль о том, чтобы предпринять такую попытку, вызывает у меня ужасное отвращение. Я заметил, что у Природы есть способ сурово наказывать назойливых смертных, которые стремятся слишком глубоко проникнуть в ее секреты.
КОНЕЦ
РАДИО-ГРОБНИЦА СОЛАНДЕРА
Эллис Паркер Батлер
Впервые я встретился с мистером Ремингтоном Соландером вскоре после того, как установил свой первый радиоприемник. Я ехал в Нью-Йорк поездом в 8.15 утра, сидел со своим другом Мерчисоном, и, как само собой разумеющееся, мы разговаривали о радио. Я только что сказал Мерчисону, что он тупоголовый болван и что за два цента я врежу ему в челюсть, и что даже тупоголовый идиот должен знать, что ламповый приемник лучше кристаллического. На это Мерчисон ответил, что это все уладило. Он сказал, что всегда знал, что я идиот, и теперь он в этом уверен.
– Если бы твоих мозгов хватило заполнить скорлупу лесного ореха, – сказал он, – ты бы так не говорил. Любой, кроме полоумного сумасшедшего, знал бы, что человек хочет от радио четкого, чистого приема, и это то, что дает нам кристалл. Ты один из тех полоумных, которые думают, что они шикарны, если слышат, как какая-нибудь двухцентовая станция в пятистах милях от них издает несколько слабых писков. Заткнись! Я не хочу с тобой разговаривать. Я не хочу тебя слушать. Иди и сядь где-нибудь в другом месте.
Конечно, именно этого и следовало ожидать от Мерчисона. И если я и высказал несколько гневных коленцев, я чувствую, что для этого были оправдания. Радиолюбители всегда спорят об относительных достоинствах кристаллических и ламповых установок, но я знал, что был прав. Я как раз пытался решить, задушить ли Мерчисона голой рукой и выбросить его безжизненное тело из окна вагона или сказать ему несколько вещей, которые я хотел сказать с тех пор, как он начал унижать мои лампы, когда Ремингтон Соландер, который сидел позади нас, наклонился вперед и похлопал меня по плечу. Я быстро обернулся и увидел его вытянутое овечье лицо совсем рядом со своим. Он жевал семя кардамона и вдыхал его запах мне в лицо.
– Друг мой, – сказал он, – идите и сядьте со мной, я хочу задать вам несколько вопросов о радио.
Ну, разве я мог устоять перед этим, не так ли? Ни один радиолюбитель не смог бы. Мне не очень нравилась внешность этого Ремингтона Соландера, но в течение нескольких недель мои друзья, казалось, отворачивались от меня, когда я приближался, хотя я уверен, что никогда не говорил ничего, что могло бы им надоесть. Все, о чем я когда-либо говорил, это о моем радиоприемнике и некоторых новых подключениях, которые я делал, но я заметил, что мужчины, которым раньше, казалось, нравилось мое общество, теперь бросали испуганные взгляды, когда я приближался к ним. Некоторые даже перелезали через ближайший забор и бешено бежали через пустыри, оглядываясь через плечо на бегу с испуганными взглядами. В течение недели я не мог заставить ни одного знакомого мне человека выслушать от меня ни слова, кроме Мерчисона, а он полный идиот, о чем, как я думаю, я ясно дал понять. Итак, я оставил Мерчисона и сел с Ремингтоном Соландером.