Сборник Забытой Фантастики №4

Потом я узнал, где жили Марсдены, здесь, в Истпорте. В прежние времена я встречался с Марсденом раз или два, но в то время уделял ему мало внимания. Он казался всего лишь одним из богатых бездельников, имел приличный доход от отцовского поместья и интересовался джентльменским фермерством – чистокровным скотом и всем подобным. Я решил, что пока бесполезно копаться в мертвом пепле, по крайней мере до тех пор, пока я не смогу определить свое место на земле, так сказать. Тем временем мне предстояло провести свои исследования, теорию, которую я разработал как своего рода ответный ход, чтобы заполнить ту ужасную пустоту от потери Венеции – там, на краю света. Бесчисленные бессонные ночи я провел в лихорадочных попытках погрузиться в научные размышления. Наконец-то я поверил, что нашел ключ к выводам, которые до сих пор полностью упускались целеустремленными искателями. Я решил основать свою лабораторию здесь, в Истпорте, возможно, посвятив все свободные часы разгадке тайны моего внезапного прозрения. С двухлетней бородой и загорелым лицом мало кто узнал бы меня под моим настоящим именем, и ни один в моей новой принятой роли "профессора Уолтерса".

Так получилось, что я арендовал старый дом менее чем в полумиле от претенциозной фермы Марсдена. Я превратил весь первый этаж в лабораторию, живя в уединении на верхнем этаже. Я привык заботиться о себе сам, и природа моего эксперимента была такова, что я понимал, что нет необходимости чтобы вокруг меня были любопытные слуги. Действительно, оказалось, что эксперимент имеет такое международное значение, потому я не испытываю никаких угрызений совести, используя его в своих собственных эгоистичных целях. Это могло бы быть благом для человечества, но его возможности для зла в руках любого индивидуума или группы настолько велики, что делают его самым опасным для благополучия человеческого рода на этом маленьком земном шаре.

Однажды, примерно через три месяца после того, как я поселился в Истпорте, у меня был посетитель. Это был Марсден. Его привлек вид моего произведения, антенны, только что законченного. По его собственному признанию, он был ярым радиолюбителем, как их, кажется, называют в народе, и провел большую часть дня, хвастаясь станциями, которые он записал с помощью своего радиоприемника последней модели. Помимо моих смутных подозрений о его причастности к потере моей любимой Венеции, я должен признать, что тогда я испытывал к нему неопределимое отвращение. В нем было что-то неуловимо нездоровое, особенно близко посаженные глаза, которые отталкивали меня. И все же, хотя в то время у меня не было никакого плана на уме, тем не менее я встречал его самым гостеприимным образом, ибо уже тогда я почувствовал, что в недалеком будущем мне, возможно, придется использовать это знакомство в своих интересах.

За этим первым визитом последовали другие, и мы обсудили радио со всех сторон, поскольку этот человек обладал более чем поверхностными техническими знаниями по этому предмету и стремился узнать больше. Наконец, однажды я уступил его настояниям осмотреть его аппаратуру и согласился поужинать у него дома следующим вечером. К этому времени я чувствовал себя в безопасности в своей новой личности, и хотя я страшился момента, когда мне действительно придется снова встретиться лицом к лицу со своей потерянной любовью, все же я жаждал сладкой боли от этого с такой силой, которую такой закоренелый холостяк, как вы, никогда не поймет. Но довольно об этом. Я прибыл к Марсденам на следующий вечер и был должным образом представлен хозяйке как Томас Уолтерс. Несмотря на мои репетиции встречи, я почувствовал, как меня захлестнула волна головокружения, когда по прошествии почти пяти лет я сжал эту маленькую белую ручку в своей, потому что она была, если это возможно, прекраснее, чем когда-либо. Когда мое зрение прояснилось, я заметил, что ее глаза расширились, когда встретились с моими. Я понял, что мое смущение было более очевидным, чем я себе представлял, и сумел пробормотать что-то о моем якобы слабом сердце, гораздо более мрачная шутка, чем я думал. Отчаянно я подкреплял себя воспоминаниями о тех бесплодных днях в Афганистане, где я становился от нее все дальше и дальше, бессильный поднять руку для спасения моего разбитого сердца.

Мы вежливо болтали на протяжении всей этой бесконечной трапезы, ни один кусочек которой не вызвал ни малейшего восхищения на моем пересохшем языке. Наконец стулья были отодвинуты, и мой хозяин извинился и вышел, чтобы принести несколько недавно приобретенных им приборов, относительно которых он заявил, что хотел бы услышать мое бесценное мнение.

Не успел он выйти из комнаты, как вежливая улыбка сползла с лица Венеции, как сброшенная маска.

– Дик, – вскрикнула она, – что ты здесь делаешь?

Это было доказательством того, что она уже давно догадалась, кем я был на самом деле. Однако я быстро собрался с духом и позволил своей внутренней горечи вырваться наружу.