Сборник Забытой Фантастики №4

И они исчезли, совершенно. Я нашел большое кольцо с печатью в чернильнице на столе. Также талон за лентой шляпы, которая была помещена в незапертый стенной сейф. Почтмейстер запомнил печати на письме, отправленном моим двоюродным братом, и приблизительное время, когда он его получил. Я почувствовал, что мой собственный разум колеблется.

Вот почему, каким бы фантастическим ни было все это дело, я все еще не могу вынести звук ни одного из этих громкоговорителей радиоприемников. Именно когда возникает этот нечленораздельный звук, который они называют "статикой", когда фрагменты слов и предложений, кажется, мучительно пытаются проникнуть во враждебную среду… я представляю эту сгорбленную фигуру с ее паучьими наушниками… слушающую. Слушающую. Для чего?

КОНЕЦ

ХИМИЧЕСКИЙ МАГНИТ

Виктор Таддеус

Теперь, когда Ширманхевер мертв, а ученые всего мира стремятся заново открыть секрет необыкновенного химического магнита, который принес ему богатство и славу, вполне уместно, что я, который был его лучшим другом, должен рассказать общественности то немногое, что я знаю о его жизни, его чудесном изобретении и о его ужасном конце.

Несчастная любовь превратила великодушного энтузиаста в хладнокровного ученого, который подчинил все эмоции работе своего интеллекта.

Ширманхевер говорил мало, и если у него и были какие-то мечты, помимо тех, что касались завоевания ненавистного мира материализма, который в своем жадном стремлении к материальному процветанию омрачал его жизнь, никто никогда о них не узнает. Из всех гениальных людей, которых я знал, Ширманхевер был наименее скрытным в отношении своих собственных идей. Казалось, он не питал никаких подозрений, что его идеи могут быть присвоены другими ради собственной выгоды. Или, возможно, огромные трудности, стоящие на пути к достижению цели, заставили его просто презирать способность других преуспевать там, где он мог потерпеть неудачу. С другой стороны, возможно, с другими он разговаривал гораздо менее свободно, чем со мной. В том, что Ширманхевер любил меня своим странным, безличным образом, я не могу сомневаться – я называю себя его лучшим другом, потому что знаю, что у него не было другого друга.

Впервые я встретил Ширманхевера, когда он жил в полуразрушенном домике на пляже к северу от Нью-Йорка. Однажды в городе его представил мне общий знакомый, и что-то в его чертах лица, я думаю, это, должно быть, был блеск его глаз, сразу же привлекло мой интерес. В то время ему было около тридцати пяти, высокий и худой, с темными густыми волосами, которые низко падали на лоб и спадали на шею. На нем было поношенное легкое пальто, и выглядел он в целом неопрятно. Тем не менее, он обладал поразительной индивидуальностью. Чувствовалось, что его хрупкое, истощенное тело было перенапряжено разумом. Казалось, он горел идеями, хотя говорил мало. Мне начал нравиться Ширманхевер, и после моего первого визита я приходил снова так часто, как только мог, не пытаясь, как мне казалось, злоупотреблять его гостеприимством. И в свете последующих событий мои визиты в его хижину на том удивительном пляже вызвали особенно яркие воспоминания.

Это был удивительный пляж. Он представлял собой последний небольшой участок побережья рядом с великой метрополией, который устоял против вторжения летних орд отдыхающих. Хижина располагалась среди невысокой гряды песчаных дюн, отделяющих океан от внутренних вод. Между дюнами и заливом тянулась длинная узкая коса болота. Именно из-за того, что почва здесь была очень болотистой, и ее нужно было осушить и засыпать, прежде чем можно было построить какое-либо здание, этот участок пляжа остался незастроенным; по обе стороны от него, на расстоянии двух миль, находились большие прибрежные курорты. Пляж, заваленный огромными бревнами, упаковочными ящиками, банками, бутылками и прочим хламом, выброшенным приливами, представлял собой удивительно дикий и беспорядочный вид. Ночью в обоих направлениях миллион огней прочерчивали далекую береговую линию; на юго-западе, в ясную погоду, можно было увидеть более слабое мерцание набережной Кони-Айленд, за Рокуэйзом.

Здесь Ширманхевер жил круглый год. Обветшалый на вид, внутри домик был довольно уютным. Каменная печь согревала его в самые холодные дни, а дрова ничего не стоили Ширманхверу, так как они лежали у самого порога его дома на пляже в неисчерпаемых запасах, а дюны сдерживали сильные морские бризы. Каждую неделю он покупал свои запасы на рыбацком рынке на другом берегу залива.