Сброшенный корсет

— Не надо так много думать, — сказала Лизи, отдавая мне розовый пеньюар. — Ничего, что Габор нас видел. Я знаю этих знатных господ. Им плевать на этикет. Им нравится все запрещенное и экстравагантное. А ваша отвага произвела на него сильное впечатление. После всего этого втрескается в вас еще больше.

— Лизи, но это между нами!

— Что, думаете, я не знаю, что он влюблен в вас, барышня? Да я знаю это с того самого момента, как только вы появились в Эннсе. Помяните мое слово, думаю, что в день рождения кайзера он задаст вам очень серьезный вопрос. Вопрос, который изменит всю вашу жизнь. Так мне сказали французские карты. — Она взяла склянку с кокосовым маслом и смыла с моего лица черные тени. — Но и мой план скоро исполнится, — сказала она, закончив со мной. — А сейчас я вам кое-что покажу.

Лизи встала, отложила в сторону кружевную мантилью, вуаль, парик…

— Смотрите, — сказала она гордо. По ее плечам рассыпался золотой каскад волос, достающий почти до пальцев ног. — Вот вам настоящая Лорелея. Мне не нужен искусственный парик. — Она взяла один локон и вложила мне в ладонь. — Можете потянуть, крепче! И все это растет на моей голове. Могу свести с ума любого мужчину, если захочу…

Она стала крутиться по комнате, ее красное платье раздулось парусом, а волосы развеялись, как на ветру.

— Лизи, ты сказочно красива!

— Стараемся, — радостно сказала она. — А сейчас быстро в кровать. Уже поздно! Спать долго не придется. Скоро мне вставать. Но ничего! Я сильная!

— Лизи, поклянись! Ты никому ничего не скажешь? Будешь молчать, как могила?

— Рот на замок! У нас с вами теперь большая тайна. Мы как три заговорщика — вы, барышня, я и Габор Бороши. — Она проводила меня к двери. — А сейчас все забудем. Нас никогда не было на Бастайгассе. Вы не видели жгучую испанку, а я — маленького Морица. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Лизи. Спасибо тебе за все.

Незаметно я проскользнула в свою комнату и спряталась под одеяло.

Теперь я узнала, каковы они, мужчины: порочны, ужасны, ребячливы и глупы! Я ничего больше не хочу знать о них.

А сейчас — быстро спать. Завтра я должна хорошенько позаниматься в манеже. Завтра? Нет, сегодня! Через несколько часов! А в девять часов — заутреня в церкви. Надеюсь, никто не заметит, как я устала. Смогу ли я еще хоть раз посмотреть в глаза Габору?

Хватит ли у меня сил на прыжки?

18 августа я должна одержать победу!!! А теперь — хватит размышлять! Всегда нужно делать только самое важное. А сейчас самое важное — уснуть и хорошенько выспаться! Все остальное уладится само собой!

ГЛАВА 18

Мне повезло: благодаря проделкам местных озорников никто не заметил, как я была бледна в то воскресенье. Дело в том, что ночью шутники поменяли таблички на лавках Эннса, и всеобщее внимание было привлечено к этому событию, а не к моему внешнему виду.

Когда мы шли в церковь — тетушка Юлиана, слава Богу, не заболела, — над булочной Шнеллендорфа висела табличка «Табак от К и К», а над Салоном мод Лилли Цирмиллер — «Изготовление щеток». Над кондитерской Пумба красовалась вывеска «Городской госпиталь», а над мясной лавкой Конрада Кропфа — «Акушерка Митци Прангер».

Сама же неутомимая Митци Прангер — как мы узнали позже — вышла в этот день из дома в самую рань, а возвратившись, увидела над своей дверью вывеску «Свежие мясные и колбасные изделия». Смеяться над этой проделкой она не стала, а прямиком направилась с жалобой в жандармерию, к оберинспектору Веберу.

Тому не пришлось долго ломать голову, кто бы это мог быть, он сразу же обвинил братьев Шпундов из гарнизона, дружков Габора. Такое случалось уже не раз. Перевешивание вывесок с одной лавки на другую было их излюбленной шуткой после вечеринок, но ради Габора — оставалось всего десять дней до дня рождения императора — братьям вынесли весьма щадящее наказание. Габора заставили извиниться перед бургомистром, что он и сделал. Пристально глядя на Габора сквозь монокль, градоначальник потребовал в качестве компенсации по бутылке коньяка с каждого провинившегося. Это оказалось дорогим удовольствием, но генерал покорно оплатил расходы, не протестуя и не споря. Самое главное — чтобы перед ответственными скачками сохранялись покой и гармония!

В манеже также не было сказано ни одного дурного слова, хотя я с трудом сдерживалась. Я не могла заставить себя взглянуть в глаза Габору. Перед глазами то и дело всплывали сцены из борделя и не давали мне покоя — голые девки, канкан, а больше всего меня мучила мысль: ведь чтобы так укусить мужчину, как это сделали с Габором, нужно было сидеть у него на коленях! И кого же я представляла себе сидящей у него на коленях? Круглую, как шар, толстуху Зору! Ведь след у него на шее был такой же формы и длины, как гадкий, громадный, словно волчья пасть, размалеванный жирный рот этой шлюхи. При этой мысли меня аж бросило в жар от гнева. Конечно, ни о какой концентрации внимания не могло быть и речи, и вот результат: я плюхнулась в песок.