Сброшенный корсет

Мне запретили все. Кроме занятий английским, все было забыто — живопись, музицирование, писание писем, прогулки в экипаже, визиты. Мне не позволили взять роль в прелестной новой пьесе «Вокруг света за восемьдесят дней» Жюля Верна. Не разрешали посещать репетиции церковного хора и участвовать в концертах хорового общества. Я не могла носить локоны распущенными, их каждый день заплетали в толстую косу под девизом: во всем должен быть порядок. И в прическе тоже. Мне не разрешили поехать в Штирию по приглашению господина бургомистра, обновлявшего свой новехонький экипаж с мягкими кожаными сиденьями. С ним отправился союз юных дев. А также Габор и генерал. Я была отгорожена ото всего мира, и разрешалось мне только читать истории о лошадях, которые присылали мне в комнату, и есть, как молотильщик, каждый день второй завтрак по-венгерски, а чтобы у меня прибавилось сил, хорошенько отдыхать, — и все для того, чтобы потом ежедневно утверждаться на спине у Ады, с неизменной улыбкой, как будто это доставляло мне огромное удовольствие.

И я исправно подчинилась такому распорядку, чтобы быть ближе к Габору. Потому что я хотела выиграть для него. Однако с каждым новым днем без похвал во мне росло новое чувство — протест.

Во вторник 27 июля меня наконец прорвало. Две недели я рабски подчинялась, но теперь буду делать то, что мне нравится.

Уже утром я знала: сегодня будет значительный день. Во-первых, снова светило солнце, после двух суток дождей. Воздух был легким и теплым, и у меня ничего не болело. Произошло чудо — плечи, руки, стопы, спина и неназываемое перестали вдруг причинять боль. Я могла сидеть, ходить, лежать, стоять — и нигде не тянуло, не кололо, не ломило. В первый раз с начала занятий я снова почувствовала себя человеком, и во мне взыграли бунтарские мысли.

Я так ясно помню: я сидела за письменным столом, передо мной лежал мой тайный дневник, куда я записывала, хотя перо отказывалось фиксировать, слова, которые позволял себе генерал, все это свинство. И вдруг я подумала: а почему? Почему я должна делать то, что требует от меня Зольтан фон Бороши?

Конечно, меня так воспитали. Молодежь юна, глупа и прожорлива, она обязана почитать старших. Без них я пропала бы с голоду и осталась на улице безо всякой помощи. Но и взрослые не такие уж праведники. Мой ужасный батюшка промотал мое приданое. Генерал превзошел всех кучеров по части грязных ругательств. Обозвал меня бестией. У всех от меня были тайны, у тетушки, дядюшки Луи, даже Эрмина лгала, когда дело касалось родственников. Что ж, крутые нравы накладывают свой отпечаток.

Бороши, отец и сын, были сегодня в гостях в замке Эннсэг. Эрмина и принцесса Валери тоже. Там давали большой обед, меня из этого мероприятия исключили. Но одно я знала: раньше трех они не вернутся. Так сказала мне тетушка.

Впервые за долгое время я была в отеле совсем одна, и когда тетушка Юлиана удалилась, чтобы вздремнуть, что она неукоснительно соблюдала после обеда, когда улегся шум внизу, в кухне и в ресторане, — не слышно было звона бокалов, серебро не стучало о фарфор, и на большой дом опустилась приятная тишина, я решилась стать по-настоящему дерзкой. Строптивой! Непослушной! Плохой! И отыскать наконец миниатюру леди Маргиты. Я решилась на непростительный проступок — рыскать в комнате другого человека. И вот я встала, прислушалась, что происходит в коридоре, прошмыгнула на цыпочках в соседнюю комнату и закрыла за собой дверь на щеколду.

Было без четверти три. У меня в запасе пятнадцать минут. Где же может быть шкатулка? Я хорошо ее знала. Это было маленькое произведение искусства — из белого шевро с золотым тиснением, изнутри обито голубым бархатом. Когда ее открывали, из шкатулки доносился таинственный сладкий запах марокканской смолы, виднелись многочисленные маленькие веера, все с крышками, а ручками крышечек служили блестящие круглые красные бусины — шлифованные богемские гранаты. Выглядели они восхитительно.

Но где она лежит? На своем месте ее не было. Эрмина прятала шкатулку? Пришлось искать.

Я открыла платяной шкаф. Ничего. Поискала в комоде. В застекленном шкафу за книгами. В обитых латунью напольных часах. В белой кафельной печи. В зольнике. В кровати под матрацами из конского волоса. За деревянным умывальным столиком. И наконец я нашла ее — под секретером, на паркете у самой стены.

Затаив дыхание, я села.

Открыла крышку. Она была там, миниатюра. На самом верху, как будто кто-то совсем недавно держал ее в руках. И теперь испугалась я. На картинке я увидела… себя. Леди Маргита была, правда, похожа на императрицу, но прежде всего она походила на меня. У нее было мое лицо. Мои глаза, мой нос, мой рот, мои высокие скулы, мой лоб, мой подбородок. Вот только брови были другие. Но если бы я свои выщипала, то портрет был бы точным.