Сбывшиеся сны Натальи Петровны. Из разговоров с академиком Бехтеревой

В книге детально воссоздана обстановка, в которой росла Наталья Петровна. К счастью, большинству из нас сложно представить себе, что творилось в те времена. Я лишь краешком зацепил сталинскую эпоху, но и того, что видел в детстве, хватило. Помню, в Октябрьские праздники я, второклассник, смотрел в бинокль на военные корабли на Неве. Прохожие меня тут же обвинили в шпионаже, заставили спрятать бинокль, хорошо, что не разбили. Моя бабушка, мама Натальи Петровны, происходила из дворянского рода, но только при Брежневе шепотом назвала мне свою девичью фамилию. Поэтому положение дочери «врага народа» было крайне незавидное. У Владимира Михайловича Бехтерева было пятеро детей, из которых четверо жили в Ленинграде. Кажется логичным, что детей его репрессированного сына Петра Владимировича должны были взять в семью. Можно ли сильно винить наших родственников в том, что они отказались это сделать и дети попали в детский дом? Пожалуй, нет. Уж очень страшно было.

Но эти проблемы закалили НП. На то, что она совершала в жизни, необходима была огромная смелость. Возьмем имплантированные в мозг электроды. Меня часто брали с собой на работу – не с кем было оставить. И я слушал взрослые разговоры. Помню реплику в нейрохирургическом институте, где НП заведовала электрофизиологической лабораторией (еще до ее английской поездки): «Эти проклятые капиталисты вбивают больным в голову золотой гвоздь!» А НП рискнула всем – карьерой, дипломом, положением – и имплантировала больной пучки электродов. Причем впервые сделала это прицельно. И выиграла. Я видел эту больную, которая еще недавно не вставала с постели, через две недели после операции. Она тащила тюк с бельем, помогая медсестре.

Название созданного Натальей Петровной в ИЭМ отдела прикладной нейрофизиологии человека поначалу воспринималось как оксюморон. Нейрофизиология тогда не могла быть прикладной наукой. Она занималась экспериментами, и не на человеке, а на животных. Такой же, но уже гражданской смелости требовало от НП выступление на сессии Верховного Совета против толпы. Она, безумно любившая кошек, всегда была немножко кошкой и гуляла сама по себе.

Помню, как мама приехала (приплыла на корабле) из Англии. Она изменилась настолько, что я даже немного испугался. Другим было все, начиная от прически, тогда такую у нас не носили, и кончая какой-то необычной раскованностью.

Собственно, и ее научная жизнь четко делится на два этапа: до и после Англии. До – яркая, умная, но, пожалуй, не более. Несколько монографий, хорошая лаборатория. Ну так ведь она работала в обществе, где для публикации статьи нужно было специально оговорить: «в данной работе ничего нового, выходящего за рамки учения Павлова, не содержится». Это не шутка, так было.

И после Англии. С нее как будто сняли гири, расковали. За следующее десятилетие родились новые идеи, направления, актуальные до сих пор. Да, в физиологии после павловской сессии было невероятно душно, как и в генетике, и в кибернетике. В Англии жизнь была другой. Но ведь надо было найти в себе силы, чтобы изменить себя. Она – нашла.

Меня часто спрашивают, не жалею ли я, что моя мать настолько отдавала себя науке. Что она и отец часто не были дома, пропадали в лабораториях, в командировках. Однозначно – нет. Прежде всего, мной все-таки занимались и я всегда чувствовал мамину заботу. Приведу такой факт. В детстве с восьми до двенадцати лет у меня был туберкулез. Я жил в больницах и в санаториях, в том числе два года в Пушкине. Так вот мама, невзирая на погоду и время года, каждую субботу меня навещала. А ведь у нас не было машины, значит – холодные перроны и электрички. Но ее это не останавливало.

А если я и был чего-то лишен, по сравнению со сверстниками, то взамен получил нечто очень важное – научную атмосферу нашей семьи. Я знал, что, когда взрослые работают, мешать им нельзя. Я, по сути, вырос в физиологической атмосфере. Разговоры об исследованиях, часы, проведенные в лабораториях, куда меня приходилось брать родителям… Возможно, именно поэтому мне было легко перейти из физики в физиологию.

Вклад НП в познание мозга огромен. Это и механизм детекции ошибок – один из определяющих в работе мозга, открытие 1967 года настольно значимое, что впоследствии западные ученые пытались его присвоить (кража была нами пресечена и справедливость восстановлена). Это и концепция устойчивого патологического состояния, объясняющая, почему мозг тормозит выздоровление пациента и как с этим бороться. И многое другое. Но об этом столько уже написано! Перед автором стояла задача показать именно человека, незаурядную женщину со сложной судьбой, и эта задача выполнена.

Наталья Петровна Бехтерева остается с нами не только благодаря своим научным открытиям, но и благодаря таким книгам, как эта.

Святослав Медведев, академик РАН, сын Н. П. Бехтеревой