Счастье

— Приветы от всех наших... На районном совещании нас, Алексей Витаминыч, похвалили... О вас тоже был большой разговор.

Роли быстро переменились. Новость, которую Воропаев не ожидал получить от Огарновой, тем больше его обрадовала, что меняла направление разговора.

Он наклонился к самым ее глазам.

— Ну, ну, ну... Да говорите же, — ласково улыбнулся он.

В первую минуту она по привычке хотела подшутить над ним, сказав, что ему теперь только замяукать, — так он похож на кота с пойманной мышкой, — но вдруг сочла пример этот для себя неприличным, мягко потянулась и отвела глаза в сторону, отчего лицо ее ощутило на себе его дыхание, и стала, запинаясь, рассказывать, о чем он просил. Впрочем, она тотчас забыла, о чем именно он ее просил, и, быстро проболтав, что в районе сначала обвинили Воропаева, а потом одобрили и ставят другим в пример, замолчала. Но тут же опять принялась болтать о Лене, доме Воропаева и о делах колхоза.

Из ее болтовни Воропаеву удалось разобрать, что Корытов, которого она видела третьего дня, беседовал с нею около часу и через каждые две-три фразы приговаривал: «Это ты обязательно передай своему полковнику». Тут Огарнова опять на мгновение остановилась и, откашлявшись, произнесла смешливым голосом:

— А я Корытову: «Какой он мой? Что я ему — колхозная полевая подруга, чи як? Он, — говорю, — мене не любит». А товарищ Корытов развел руками, говорит: «То, — говорит, — не в моем подчинении, но я так думаю, что это обстоятельство нам придется тебе записать как недовыработку...» Ей-богу! Такой шутник, если бы вы знали! Я ему потом говорю: «Товарищ Корытов, давайте мы полковника женим на вашей Ленке...» А он: «Что ты, что ты, — говорит, — последние кадры мои», — а я уж вижу, понимаю, какие там кадры и для чего, — подмигнула Варвара. — Я ему говорю: «А чего ж нет? Заслуженный человек, личность крупная, вдовый... Верно?» — спрашиваю его. «Верно, — говорит, — Огарнова, только погоди пока сватать, пусть Воропаев оклемается, тогда уж...» Ох, и хитрый этот ваш Корытов, я его насквозь изучила...

Воропаев встряхнул ее, как остановившиеся часы. Похохотав, она стала продолжать о колхозе, и как ни бедно и бестолково она рассказывала, можно было все же понять, что дела в нем идут неплохо, потому что народ уверовал, что собственных сил и собственного уменья ему хватит.

— А тут у них плохо? — спросила она, остановившись с разбега, так что ему пришлось переспросить ее:

— Что? Ах, да... Плохо, очень плохо.

— А что же вы им выход не укажете? На вас все надежды.

— Людей я тут еще не вижу; не знаю, на кого опереться, — огорченно признался он, тут же пожалев, что сделал это.

И Огарнова немедленно воспользовалась его признанием, но в другом направлении — будто он доверял ей что-то очень греховное и ей предстояло разделить с ним ответственность за этот грех.

— А нас, Алексей Витаминыч, вы разве знали? — точно напоминая ему о чем-то личном, спросила Огарнова. — Меня вы даже очень просто не знали, пока я сама до вас не выкатилась. Ей-богу, я вас тогда чуть не убила, вы знаете, а потом так привязалась, будто к родному. Мой Виктор аж ревновать меня, вы знаете, начал. «Вы, — говорит, — мне со своим полковником все дела путаете». Подумайте только, чего сказал, подлец! — произнесла она с явным удовольствием, гордясь подозрением мужа.

Воропаев растерянно перебирал в руках привезенные письма.

— Мне ехать или как? — подобрав волосы, лениво спросила Огарнова, поворачиваясь спиной к какому-то проходящему мимо колхознику, будто хотела остаться неузнанной.

— Ехать, — сухо сказал Воропаев. — Привет там всем! — и запрыгал к дому, злясь и злясь на все на свете и прежде всего на эту проклятую Огарнову.