Счастье

«Если вы собираетесь умирать в своей приморской глуши, прикажите, чтобы ваш гроб усыпали моими письмами.

Я вам пишу почти ежедневно и буду продолжать до тех гор, пока вы не отзоветесь.

Я не расспрашиваю вас о том, как вы живете, — такой человек, как вы, не может жить хорошо, — и предпочитаю сообщать вам о себе, чтобы вы знали, где я.

Итак, Румыния давно нами, как вам это известно, пройдена и отчасти уже забыта. Если правда, что нет плохих народов, а есть плохие люди, то у румын плохих людей довольно много, даже чересчур много, сказала бы я.

Румыны практичны и легкомысленны. Такими их воспитали обстоятельства. Я несколько раз ловила бухарестских официантов на том, что они приписывают к моим счетам какой-то военный налог, и однажды произнесла по этому поводу речь в кафе, сказав довольно запальчиво, что это я их победила, а не они меня, и что, таким образом, платить репарации я не обязана. Эффект был ошеломляющим, хотя, мне кажется, мой французский язык не всеми был понят.

Ошеломляет обилие памятников великим румынам, ибо буквально нет ни одного городка или местечка, где бы не возвышались монументы каким-то гигантам мысли. Наши красноармейцы почему-то прозвали эти памятники «управдомами».

Трансильвания менее нарядна, чем собственно Румыния, но более сыта. Но сейчас мы, то есть я и наш корпус, уже в Венгрии. Что вам сказать о ней?

Это страна, к сожалению, нисколько не похожая на ту, о которой я кое-что знала по романам Иллеша. Венгрия — какая-то средневековая прежде всего. Замки, кунтуши, оленьи рога, родовые книги, курчавые лесные свиньи, модные в XV веке, соус из красного перца и удивительные песни, неслыханно дерзкие народные мелодии, великолепная Будапештская опера, — но обо всем этом после, после и после.

Когда вы прочли, что наш 3-й Украинский прорвал оборону юго-западнее Будапешта, неужели не дрогнуло ваше сердце радостным предчувствием, что впереди всех был наш с вами корпус?

Так вот, радуйтесь, — наш был впереди всех!

Под Бичке дивизия Георгия Петровича оказалась в окружении, но дралась осатанело. Ему разрешили перевести свой командный пункт за кольцо окружения, он отказался. Я готова была расцеловать его.

Мне жаль, что я одна и никому не интересно заметить, как я с некоторых пор поразительно похрабрела. Это не из честолюбия, а от одиночества.

Я веду себя храбрее, но вместе с тем и осмотрительнее. Вы не догадываетесь — почему? Хочу дожить до дня Победы! Когда меня отпустят из армии, мне будет предстоять еще гигантская борьба с вами, я хочу победить в ней и сейчас набираюсь опыта.

Я ничего не пишу вам о своей работе, потому что сейчас уже не знаю, насколько она вас интересует, хотя ужасно хотела бы кое-чем похвастаться. Все ваши друзья живы.

Можете мне не писать, не терзаться тем, что вы причиняете мне боль, не чувствовать себя передо мною виноватым. Вы обязаны только помнить, мечтать обо мне и ждать меня, жалкий вы человек.

А. Г.»