Отель находится от Борнмута дальше, чем мне казалось, но он был все такой же чудесный, как и в тот раз, когда мы приезжали сюда с Гарриет в надежде спасти наш брак. Я тогда думал, что у нас будут спасительные выходные, если мы оставим город со всеми его стрессами и отдохнем в тишине Дорсета, возможно, свежий воздух, долгие прогулки и целебные свойства природы волшебным образом помогут справиться с нашими трудностями.
Стоит ли говорить, что на наших трудностях это никак не сказалось. Одна из самых запоминающихся фраз Гарриет из той поездки была произнесена по пути обратно в Лондон в тишине: «Неужели кому-то нравятся поля? Я их терпеть не могу».
Часом ранее мы с Джен договорились встретиться в баре, я лег на кровать и позволил событиям дня пройти перед закрытыми глазами. Был ли я таким же, как Кольм в восемнадцать лет? Неловким, косноязычным, с волосами, требующими срочной стрижки?
(Если уж начистоту, то душ его тоже не убил бы.)
Один многодетный бывший член кабинета министров, если я правильно помню, в своих мемуарах написал, что человек счастлив настолько, насколько счастлив его самый несчастный ребенок. Вероятно, это самая правильная мысль из всех, что он высказал. В действительности Кольм вовсе не несчастен, но в то же время он не искрится весельем и молодостью. Он тихий, каким и был всегда, и невероятно степенный. В нем практически нет злобы и коварства. Хочется встряхнуть его за плечи и прокричать: «Ну же, черт тебя дери, Кольм, кончай с этим!»
Что бы это ни было.
Но конечно, я уже давно научился держать язык за зубами.
Но если честно, а что делаю я сам, забравшись в нору в лесах Коннектикута и притворяясь писателем? Это выглядит таким же нелепым (хотя и не таким оплачиваемым), как и многие годы, проведенные в поисках новых способов продажи шоколадных батончиков конкретной марки (вы ее знаете).
Перед глазами возникает сцена у хребта Брэнксом. Розовое небо, серебристое море, мчащийся по сияющему песку пес, проникшаяся любовью к несчастной Лакки Джен. Разгоряченное лицо, разлетающиеся волосы – у Джен, не у Лакки. И сейчас, когда я лежу в кровати, у меня появляется невероятно странное ощущение, что сцена с собакой станет частью нашей истории. Уже стала.
Мысли обращаются к будущему, где мы рассказываем знакомым об этом животном. Мой друг-классицист Найджел рассказывает о Цербере, мифическом адском псе, охраняющем врата в подземный мир, чтобы оградить мертвых от живых.
– Сколько у него было голов? – спрашивает он. – Ранние описания говорят о пятидесяти.
Проснувшись, я ахнул, вспомнив, где происходила сцена с Найджелом. Почему на нем был шикарный костюм и почему в руках он держал бокал с шампанским.
Я рада, что захватила вечернее платье. Отель – красивое огромное старое здание, обросшее глициниями, затерянное среди лужаек и беседок; здесь даже есть колоннада. Мы расположились в своих номерах (Джон Льюис оснащает загородные дома уникальными произведениями искусства, вероятно, принадлежащими владельцу), и я разглядываю себя в зеркале в ванной, чтобы увидеть со стороны.
Я так делаю еще с детства, почти полностью закрываю глаза, чтобы посмотреть, как выгляжу спящей. (Но это и сейчас не срабатывает.)
Том никогда не стал бы делать таких глупостей. Он зрелый человек, у него есть восемнадцатилетний сын! Хотя, с другой стороны, он же захотел светящийся кебаб и перевез в США крольчиху. Мы говорили о ней по дороге в отель.
– Я с ней разговариваю. Представляю, как она, наверное, думает, что сидит с приматом, издающим какие-то звуки. Мне интересно, что происходит в ее голове. Как если бы я был на ее месте. Секунду за секундой.
– У меня так каждый день на работе с ИИ.
– Иногда она сидит такая красивая и совершенно уравновешенная, как сказочный кролик, но я знаю, что в ее голове пусто. Просто открытая семи ветрам пустошь, где есть лишь перекати-поле. – И он изобразил свист ветра в одиноких прериях.
– У тебя есть существо без мозга, а у меня – мозг без существа.
Я весьма довольна формулировкой.
– Вот видишь! – говорит Том. – Я же говорил, что мы похожи!
Мы встречаемся в баре, где в ряд стоят низкие диванчики с ситцевой обивкой, стены отделаны деревом и есть дровяной камин, создающий уют своим видом и приятным потрескиванием. Том заказывает шампанское.
– Мы что-то отмечаем?
– Конечно, – говорит он, не уточняя.
– А конкретнее?
– А нам нужна причина? Хорошо. Сегодня выиграли «Куинз Парк Рэйнджерс». Я болел за них в детстве. И до сих пор просматриваю счет их игр, это как болезнь, она никогда не пройдет.
Мы многозначительно чокнулись бокалами.
– За нашего «общего друга», – предлагаю я тост. – Ты назвал бы хорошим поступком в дрянном мире то, что он сделал?
– Да. Да, назвал бы. Хотя это все несколько странно. Я восхищаюсь твоей смелостью, Джен. Тем, что встретилась с моим сыном. Приехала сюда.
– Мне понравилась наша с ним встреча. Он напомнил мне меня в его возрасте. Незрелостью. Я все еще пытаюсь повзрослеть.