Счастье любит тишину

Потом он тем же образом спускался по практически отвесной скале и бежал к пещере, в которой встречал его Тон и кормил тем, что приготовил – все аскетично просто: в основном размоченные, чуть сваренные сухие овощи, фрукты, мед с водой, как отдельное блюдо, иногда рис, иногда какие-то пророщенные крупы или вымоченные в воде орехи, а также травяные настои и отвары.

Юрий с первых же дней заметил, что у него отсутствует привычный аппетит, он не чувствовал холода, хотя практически целый день проводил на морозе, как и не испытывал иных привычных ощущений и желаний.

Впрочем, он уже давно перестал чему-либо удивляться.

После совсем легкого обеда они с Тоном занимались на площадке перед пещерой упражнениями. Объяснить, что это за упражнения такие, Юрий бы не взялся никому, пожалуй, что и специалистам, если бы таковые где-нибудь обнаружились. Хотя это маловероятно: ни на йогу, ни на какие иные виды восточных практик и единоборств то, что они проделывали с Тоном, не было и близко похоже.

Но после этих упражнений у Костромина нещадно болела и тянула каждая мышца тела, даже самая потаенная малюсенькая в каком-нибудь внутреннем органе, болели все кости, все суставы и сухожилия, болели даже волосы на голове и ногти на руках, такой удивительной силой нагрузки обладали тренировки.

И их было много.

После занятий Юрию хотелось только одного – сигануть в пропасть с их «дворового» обрыва, чтобы никогда больше не переживать эти ощущения. Но до обрыва требовалось еще доползти, хоть и всего пять метров, однако…

И они с Тоном шли пить чай, после которого Костромин бежал на озеро. Теперь он там не просто стоял под водопадом, а нырял и задерживал дыхание, а Тон наблюдал за этим процессом с берега. Однажды Юрий так надолго задержал дыхание, что потерял сознание прямо под водой.

И пришел в себя… под струями водопада, недоумевая, каким образом здесь оказался.

Потом он снова куда-нибудь бежал, делал серию упражнений и медитировал – и так до бесконечности, увеличивая время медитаций и упражнений и уменьшая время сна.

Но теперь каждый вечер они устраивались с Тоном разговаривать у маленького домашнего костерочка, и Юрию казалось, что кто-то незримый, но домашний теплый и добрый с той стороны щели в стене, садится в темноте, поближе к их костерку, и одобрительно слушает их беседу. Ну как беседу – говорил в основном Тон, а Юрий слушал и впитывал в себя. Странным образом то, о чем говорил просветленный Тон, воспринималось Костроминым объемно, то есть не только разумом, но и всеми чувствами и органами, что-то вроде 4D-объемного кино, только на всех уровнях восприятия. И информация эта не просто воспринималась, она как бы записывалась на его подкорку, прямо в мозг.

А еще он продолжал видеть те самые фантастические сны, которые вскоре стали совсем не снами, а осмысленным пониманием все того же потока информации, приходящего к нему в пограничном состоянии сна.

Занятия становились все жестче, но давались Юрию все легче и легче с каждым днем, медитации глубже, а его понимание мира настолько расширилось и кардинально изменилось, что он вряд ли мог уже назвать себя прежним.

Он менялся как физически, так и интеллектуально, духовно и морально, радовался этим изменениям и принимал их с открытой душой.

Однажды днем, накормив Юрия обедом, Тон не вывел его на занятие, а дал иное задание:

– Братья прислали нам дары в щедрости своей, но дожидаться нашего прихода не имели возможности, поскольку погода неотвратимо портится. Ты сбегай на ту сторону тропы, забери груз и принеси.

Понятно – известие прилетело по «спутниковой голубиной почте», через эхо в горах или посредством сторожевых костров по вершинам горной цепи, иронично хмыкнул про себя Юрий.

Интересоваться бесполезно, да и так все ясно, что не может быть ничего понятно и до сих пор все еще удивляло Костромина, как ребенка подарки под елкой.

Ну, сбегай так сбегай.

И он побежал. До той площадки с пещеркой, перед тропой по отвесной стене, ставшей для него теперь легкой разминкой и приятной прогулкой с потрясающими видами на горы, и через нее до первой площадки.

Погода портилась все сильней, и довольно быстро, полюбоваться красотами больше не получалось, все было затянуто низко стелющимися тучами, поднимался легкий ветерок, и начинал сыпать крупный снег.

Костромин прибавил темп. Почти пробежал по карнизу над пропастью и быстро добрался до первой площадки. Увидел прислоненный к небольшому уступчику одной из скал тибетский рюкзак, спешно закинул его себе на спину, закрепил, шагнул к тропе.

И в последний момент, всем существом почувствовав опасность, он сделал два шага назад от зияющей пропасти обрыва перед тропой и…

И все! Все…

Его накрыло темнотой…

– Юра! – звал его кто-то. – Юра, очнись! – требовательно приказывал знакомый, родной голос. – Юрочка! Просыпайся! – звала она сердито и вдруг потрясла за плечо. – Юра, открой глаза!

Он открыл… И ничего не увидел. Только серая, непроглядная пелена…

– Юрочка, надо вставать! – уговаривала настойчиво Варя. – Очнись, ты всем нам нужен!