Когда же сделали пересадку в Китае и вылетели в столицу Тибета Лхасу, Костромин отключился напрочь и проспал практически весь полет.
Они заселились в достаточно приличную гостиницу, оказавшись там чуть ли не единственными постояльцами – конец декабря, никаких туристов! Вообще-то никто зимой в горах не путешествует, это как минимум глупо, а как максимум невозможно и полный идиотизм с огромной вероятностью сгинуть к той самой матери.
Морозы и снег!
Экспедиции повезло необычайно, что до сих пор снега в Тибете выпало очень мало и некоторые горные перевалы были еще проходимы и открыты для транспорта. Поэтому они и отправились на следующий день сразу после рассвета дальше – на джипах «Лендкрузерах» с проводниками высшей категории по Западно-Тибетской дороге в сторону Кайласа.
Вот этот отрезок пути, длившийся почти десять дней, Костромин запомнил смутно, практически постоянно пребывая в пограничном состоянии между потерей сознания и хоть немного осмысленным бодрствованием. Для него слилось все в один сплошной поток – дорога, отсиженная и отбитая на колдобинах до боли задница, какие-то блокпосты с военными, поселки и городишки, в которых они ночевали, ранний подъем и снова пытка дорогой – и так бесконечно.
Иногда он словно просыпался и приходил в себя и тогда замирал, пораженный до глубины души открывающимся из окна машины величественным пейзажем.
Однажды Юрия так пробило этим потрясающим видом, что перехватило дыхание, и душа словно воспарила – джипы бежали по дороге, и неожиданно открылось взору озеро Манасаровар, по другую сторону которого поднимались величественные горные вершины, в снегах которых отражалось ало-розовым светом встающее солнце…
Все ничтожно, когда видишь такое и приобщаешься к такой высоте.
Молчали потрясенно все, кто находился в машине, – молчали и смотрели неотрывно на эти божественные горы.
А дальше Костромину стало совсем трудно.
Их экспедиция добралась до крайней точки, куда могли доехать джипы и где паломников уже поджидали монахи монастыря с лошадьми и осликами, на которых сноровисто перегрузили всю поклажу.
Эту часть пути Костромин не помнил вообще – все, он уже вырубался постоянно, изредка лишь смутно понимая, что едет на лошади и кто-то, сидящий сзади, крепко держит его за талию, чтобы он не свалился, а потом снова отрубался, словно погружаясь в какой-то кисель.
А когда пришел в себя и смог более-менее соображать, они уже находились на территории монастыря, где их размещали в специальном доме для паломников, ему оказали первую, можно сказать, медицинскую помощь – напоили отваром жутко горьких трав, на удивление весьма ощутимо взбодривших, по крайней мере, глаза у Юрия открылись, он сумел осмотреться и что-то понять.
Вот тогда Владимир и объяснил, что это еще не конечная точка их путешествия и не тот монастырь, куда они направляются. Этот как бы считается нижним, расположенным у подножия горы, и сюда разрешен допуск паломников, а до того закрытого верхнего монастыря еще пилить и пилить, может, и несколько дней по горам на осликах и…
– И у нас проблемы, – тихо сообщил другу Володя.
– Нам отказали? – предположил Костромин.
– В том-то и дело, что нет. Не отказали, – заинтриговал Вова.
– Но…
– Но настоятель того монастыря разрешил посетить его только двум людям из всей нашей экспедиции, – и посмотрел несколько ошарашенно на друга. – Он назвал меня, причем совершенно определенно: «Того, кто долгие годы присылал нам просьбы об обучении», – процитировал Владимир. – А кто станет вторым, настоятель этого монастыря объявит сегодня вечером.
– То есть я пролетаю? – уточнил Юрий новую вводную.
– Скорее всего, да, – вздохнул тягостно Владимир. – Мы посовещались и решили, что, вероятней всего, они назовут Варанова.
Лев Леонидович Варанов был начальником экспедиции наравне с Владимиром, тот как бы выступал со стороны религиозной практики, а Варанов от научной части. Он являлся ученым с мировым именем.
И тибетцы Варанова знали и уважали, он часто и много работал в этой стране, и здесь знали о его научных работах.
– Ну и ладно, – смирился Костромин и добавил, успокаивая друга: – Ты же понимаешь, что я бы туда и не добрался, скорее всего. Что-то я совсем расклеился.
– Мы уже обсудили с настоятелем твою болезнь, он уверил, что они постараются тебе помочь. Так и сказал: ему будет дана помощь.
Весь день Костромин пролежал на жестком тонком матрасе на полу в паломническом домике. Приходили разные монахи, Владимир и другие члены их экспедиции постоянно давали ему что-то пить и кормили дважды. Ночь Юрий проспал, как одну минуту, без сновидений.
А утром настоятель монастыря объявил им всем, что в закрытый для всех монастырь допущены только Володя и… и Костромин.
– Как? – охнула вся группа в недоумении и, одновременно повернув головы, посмотрели потрясенно на Юрия, скромненько стоявшего чуть в сторонке.
– Это однозначное решение, – объяснил им настоятель, – которое не может трактоваться как-то иначе. – И процитировал: – «Тот, кто просил об обучении, и его больной друг, что не является ученым».