Счастье любит тишину

Почему Юрий решил, что это туалет? Вот почему-то определенно решил так, словно точно знал. Можно, разумеется, еще спросить, как он его нашел – тут хоть направо пойди, хоть налево, хоть вдоль, хоть поперек, хоть целый день блуждай, эту небольшую дыру едва ли сыщешь.

Да отчего-то у Костромина пропало всякое желание задавать какие-то вопросы.

После опробования работы «сливного бачка» в этой загородной «резиденции» он снова вернулся к роднику, помыл руки и умылся более продолжительно, помогая себе матом стойко переносить «заморозку» водой, и поплелся обратно к пещере.

Возле пещеры, точнее, закрытой двери, которую он не заметил раньше, собственно дверь это слишком крутое название для некой конструкции из плотно переплетенных тонких ветвей. Но не суть. Так вот, возле входа его ждал брат Тон, который молча протянул гостю глиняную кружку. Юрий взял и, не задавая вопросов, что было бы сложно с его полным незнанием тибетского языка, да и глупо в такой ситуации, выпил горячий, насыщенный, терпкий напиток и вернул кружку владельцу, поблагодарив кивком головы.

Тон поставил кружку на землю у входа и махнул рукой, приглашая Костромина следовать за собой. И, как ни странно, привел его к тому самому родничку, указал жестом сесть рядом с водой, сам опустившись на снег, тут же переплетя ноги в позу лотоса. Вообще заметить, как он это сделал, в том смысле, что сел и ноги переплел, Костромин не смог, тот словно перетек из одного состояние в другое, вот стоял, а вот уже сидит.

Ну, ладно, про чудеса напрягать мысли не будем, примем за усталость и слабость, боль во всем теле, не дающую сосредоточиться и вот такую выдающуюся ловкость человеческого организма.

Кряхтя и постанывая, в несколько приемов, Юрий как-то уломал свое тело, опустив его неловко задницей на снег, даже не пытаясь изобразить гибкость ног, сел и оперся спиной на выступ скалы.

– Рассказывай, – мягким жестом руки предложил ему отшельник.

– Что? – спросил Юрий. – Про свою жизнь? Про то, что случилось?

Брат Тон кивнул почти величественно.

Костромин заглянул в его серые улыбчивые глаза и стал рассказывать. Понятное дело по-русски, не особо понимая смысл в этом рассказе, совершенно недоступном его собеседнику – переводить-то некому.

Почему-то он начал свое повествование с самого начала, с того момента, когда они встретились с Варюхой. Рассказывал сбивчиво, ломко как-то, перескакивая с одного события на другое, но постепенно втянулся, слова полились плавно, и он уже посмеивался и улыбался, вспоминая Варюхины шутки и курьезные моменты из их жизни, и не заметил, что говорит все более красочно, увлекаясь…

Через какое-то время Юрий настолько погрузился в свой рассказ, что перешел в некое странное, какое-то трансовое, что ли, состояние, словно выключившись из реальности и полностью погрузившись в то, о чем повествовал, и он говорил, говорил, откуда-то издалека слыша свой голос…

А когда очнулся, то на горы уже опускался вечер, солнце почти полностью спряталось за дальней горой, посылая последние алые лучи перед расставанием.

Костромин припух от такого фокуса, посмотрел шалым взглядом на невозмутимо сидящего все в той же позе Тона, подвинулся к родничку, сложив ковшиком ладони, жадно попил воды, набирая несколько раз, стараясь не обращать внимания на резкую болезненную ломоту в зубах от холода, и даже провел мокрой ладонью по лицу, пытаясь прийти в себя. И вдруг осознал, что движения даются ему легко, без боли.

Тон поднялся и жестом велел гостю следовать за ним.

Зайдя в пещеру, он указал Костромину на его «лежку», а сам занялся разведением огня в очажке и что-то там делал минут десять, Юрию было не видно за его спиной. Но отшельник скоро развернулся, подошел к нему и снова протянул кружку с каким-то напитком.

Костромин выпил и, повинуясь руководящему жесту хозяина, вытянулся на спальнике, укрылся сверху одеялом и своей курткой.

И как-то поплыл, поплыл… И только перед самым сном вдруг подумал, что сегодня ничего не ел.

Это был последний спокойный и можно с уверенностью сказать – прекрасный день. И ночь.

На следующее утро для Костромина начался личный индивидуальный ад. Бесконечный, как и положено по всем канонам.

Проснулся он от того, что его пробило жесточайшее расстройство желудка, сопровождавшееся удушливым приступом тошноты. Чуть не снеся хлипкую дверцу с петель, не надев ни куртки, ни ботинок, он лосем, перепуганным насмерть, ломанулся к той самой дырке…

И началось!

Солнца больше не было, как и не было его потом еще много дней, зато в изобилии хватало снега в любых ипостасях, валившегося с небес нескончаемым плотным покровом и в виде сугробов, и растаявшей на теле воды.

Юрий мотался по этому пушистому девственно-белому покрову от дырки в скале к ручейку и обратно, без обуви, в носках и без куртки, без шапки и варежек, не помня себя от выворачивавшей его рвоты и поноса.

Просветленный Тон сидел рядом с ручейком, с невозмутимым лицом наблюдая за его мучениями.

Полоскало Костромина несколько часов подряд.