Счастье на тонких ножках

– Я знаю историю твоего знакомства с моим сыном, – произнес он задумчиво. – Маша рассказала с опозданием на несколько лет. Это должно было случиться… Да, иногда нужно говорить правду, и я уже не молод, чтобы держать ее в себе… К тому же к Эдите Павловне я отношусь весьма сдержанно, никогда не поддерживал и не поддерживаю ее игры. – Виталий Петрович устало провел рукой по лицу и вновь закашлял. – Извини, чертова простуда, никак не проходит. А все же, почему ты пришла ко мне?

– Вы были дружны с мамой. Почти на каждой фотографии вы рядом.

Он вновь усмехнулся.

– Да, были дружны…

По лицу Виталия Петровича скользнула тень душевного страдания, и я вдруг поняла – он любил ее. По-настоящему. Возможно, друзья, знакомые догадывались, но он никогда никому не говорил об этом. И даже моей маме не говорил.

Меня бросило в жар, удивительно, но нечто подобное я ожидала услышать. Уже давно казалось, что правда лежит на ладони, но меня постоянно дергают, отвлекают и не получается сосредоточиться, разглядеть!

– А она любила папу?

– Сначала – да, а потом – нет. Вернее, она обманулась, приняла некоторые чувства к Дмитрию за любовь… Неважно… Это сложно… Тебе, практически еще девочке, не объяснишь. – Виталий Петрович кашлянул и убрал носовой платок в карман рубашки. – Жизнь с Эдитой Павловной не сахар, Дима тоже был человеком жестким, но, я думаю, таким образом он прятал свою слабость.

– А вы…

– Я боготворил Наташу, старался находиться поблизости, поддерживать… Она была хорошей, доброй, необыкновенной… Безжалостное время, безжалостная судьба.

– Это вы положили ожерелье мне под подушку? – спросила я, подавшись вперед.

Я специально схитрила и задала этот вопрос неожиданно, чтобы угадать по реакции: честный ли ответ. Но отец Павла удивленно приподнял брови, а затем покачал головой.

– Не очень-то я разбираюсь в этих побрякушках, но, полагаю, речь об ожерелье Екатерины Второй, пропавшем много лет назад.

– В день гибели моих родителей?

– Почти… Да. Возможно. Не знаю, – Виталий Петрович поднялся и подошел к окну. – Я слышал, что оно вернулось в дом Ланье… Эдита Павловна замяла дело… Но, как я уже сказал, я далек от всего этого… Значит, ожерелье было у тебя?

– Да. Кто-то мне его подарил на тринадцать лет. Я подняла подушку, а там лежит оно и мамина фотография.

– Чудеса, – заложив руки за спину, прокомментировал Виталий Петрович.

Ему хотелось вернуться к разговору о моей маме, и я с легкостью отодвинула тему ожерелья в сторону, не стала задавать вопросов. Тишина повисла в гостиной, и некоторое время ее не стоило нарушать. «Память… вернись ко мне, память…» – потребовала я, но на глади прошлого не блеснул бок ни одной рыбешки.

Я раньше гадала, почему образ отца имеет более размытые очертания, и душа почти спокойна… Нуждался ли он во мне?

– А дальше?..

– Наташа встретила и полюбила хорошего, достойного человека, в чем честно призналась, и попросила развод. Эдита Павловна посчитала это страшным позором для семьи, к тому же побоялась дележа имущества, хотя никто на ее богатства не посягал. Дмитрий впал в крайности: то грозил, то умолял… Если коротко, то в разводе было отказано.

– Но почему же мама не ушла к тому хорошему человеку, собрала бы вещи и… – Я осеклась. Она не ушла из-за меня…

– Она не ушла из-за тебя. – Виталий Петрович развернулся ко мне лицом. – Они буквально привязали Наташу к дому Ланье, ты была козырем Эдиты Павловны и твоего отца. Как это ни печально звучит, извини, но это правда. А твою бабушку – весьма богатую женщину – не так-то легко победить в суде, Настя…

– А мама?

– Она смирилась, но временно. Невозможно отказаться от счастья, попробовав его однажды… Наташа стала редко и тайно встречаться с любимым человеком…

– Он был женат?

– Нет, его жена умерла задолго до этой истории.

– А потом?

– Тайное стало явным. Дима узнал обо всем, сорвался, устроил скандал, а на следующий день твои родители погибли в аварии. – Виталий Петрович развел руками, мол, такова жизнь. – Может, они ехали и ссорились, может, Дима не справился с управлением, может, еще что-то… Но иногда мне кажется, он просто решил проблему таким образом, уж больно скорость была высока… – Виталий Петрович быстро подошел к стулу, резко сел, вновь закашлял, успокоился и добавил: – Что это я говорю, не слушай меня.

Но я сохраняла хладнокровие и очень даже слушала. Уши увеличились в два раза! Оставался только один вопрос, и я его задала:

– А как звали того человека… ну, которого любила мама…

– Неважно, его нет в живых.

– Почему?

– Инфаркт.

Коротко и ясно. Но я не собиралась отступать, более того, я уже знала, кто это…

«Ты очень похожа на мать… Да, похожа… Старуха тебе этого никогда не простит… Возможно, я тебе тоже этого не прощу».

«Я никогда не сделаю ничего хорошего ни одному из Ланье… Никогда. И это ты тоже запомни».

«Анастасия, вот наши дороги и пересеклись…»