По крайней мере половина населения планеты не воспринимает относительную политическую стабильность как данность. Аристотель между тем исходит из утопической вероятности, что все ныне живущие сумеют реализовать свой потенциал и будут использовать имеющиеся способности по максимуму («аристотелевский принцип», как называет его американский политический философ Джон Ролз). Он даже рисует футуристическую картину мира, в которой технический прогресс отменит необходимость в тяжелом труде (то есть рабском, если исходить из исторического контекста, в котором жил Аристотель). Он вспоминает мифических мастеров Дедала и Гефеста, изделия которых двигались и повиновались командам, а значит, могли заменить собой живых слуг: «Если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже его предвосхищая, и уподоблялось бы статуям Дедала или треножникам Гефеста, о которых поэт говорит, что они “сами собой входили в собрание богов”; если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы». Аристотель словно предугадывает современные разработки в области искусственного интеллекта.
Утопичные политические идеи Аристотеля отличаются гибкостью. Убежденный последователь Аристотеля может быть капиталистом, социалистом, владельцем собственного бизнеса, сотрудником благотворительной организации и сторонником (почти) любой партии. За утверждение, что общественное устройство обретает устойчивость лишь в том случае, если приспосабливается к человеческой природе, Аристотеля временами поднимали на щит консерваторы: в частности, его превозносит Бенджамин Уайкер в своей книге «Десять произведений, которые должен прочитать каждый консерватор» (2010). Если же последователем Аристотеля называет себя капиталист, то он будет принадлежать к той категории, которая не потерпит, чтобы сограждане жили в нищете. Аристотель видел, что дефицит благ создает почву для конфликта, но он понимал и фундаментальные законы, лежащие в основе капитализма, в том числе и современного. Он первым из древнегреческих мыслителей раскрыл понятие монополии, употребляя именно этот термин, и проиллюстрировал свое объяснение примером. Тем самым он защищал философию от обвинений в бесполезности, доказывая, что философ способен быть предприимчивым дельцом, но, как правило, занят более высокими материями. Философ из его примера – живший в VI в. основоположник естественных наук Фалес Милетский – опроверг заявления, будто философия не приносит выгоды. Опираясь на свои научные знания, он еще зимой спрогнозировал обильный урожай маслин, задешево взял в аренду все маслобойни в округе (тем самым став абсолютным монополистом), а затем, когда пришло время жать масло, отдавал их на откуп по завышенной цене. Нажив таким образом состояние, Фалес, как подытоживает Аристотель, «доказал, что философам при желании легко разбогатеть, но не это является предметом их стремлений».
Основывая свою политическую теорию на базовых человеческих потребностях, Аристотель разработал без преувеличения одну из самых передовых экономических концепций своего времени. Именно поэтому Аристотелем так восхищался Карл Маркс, и именно поэтому у него не переводились последователи среди левых и консерваторов. Тем не менее социалисту, приверженному идеям Аристотеля, необходимо осознавать, что распространять обязательное для этого строя обобществление собственности на домохозяйство не получится. Когда непонятно, кто именно должен отвечать за государственное имущество, оно, по мнению Аристотеля, оказывается бесхозным. Чем больше у имущества собственников, тем меньше каждый из них об этом имуществе заботится. Человек склонен беречь то, что он ценит и ощущает своим, а обобществление эту привязанность ослабляет. Как пишет Аристотель, «все больше дорожат доставшимся с трудом (например, тем, кто нажил деньги, они дороже, чем тем, кто их унаследовал)». К благам, добытым потом и кровью, мы привязываемся больше, чем к доставшимся без усилий.