Увы, но попыток стать мужчиной он не предпринимал, и в итоге я сам решил действовать - в один из вечеров подготовился, как нужно, а затем, утолив своё желание и улегшись рядом на постели, полушутя спросил, не хочет ли Милко утолить страсть таким же образом, как я минуту назад.
Мой возлюбленный тем временем ждал, пока я немного отдохну, после чего прикосновениями доведу его до состояния высшего блаженства. И вдруг этот мой вопрос:
- Хочешь сам обладать мной? Если хочешь, я буду только рад.
Казалось, что время для вопроса самое подходящее, но Милко весь напрягся:
- Нет, господин. Давай лучше, как мы прежде делали.
- Но почему ты не хочешь? Попробуй... - мне казалось, что найдены верные слова: - Я хочу, чтобы ты попробовал. Для меня это будет удовольствие. Я не хочу всегда быть только тем, кто владеет. Хочу, чтобы владеющим побыл и ты.
Милко улыбнулся смущённой улыбкой, а затем и вовсе отвернулся, пробормотал, уткнувшись носом в подушку:
- Нет, господин. Лучше в другой раз.
Я стал настойчиво уговаривать и не сразу заметил, а он уже не просто лежит, отвернувшись от меня. Милко подтянул колени к подбородку и обхватил их руками, будто хотел спрятаться или защититься, но не мог. Его спина выглядела такой беззащитной, что мне стало совестно:
- Хорошо, если не хочешь, то не буду просить об этом, - мягко произнёс я и поцеловал возлюбленного в плечо, а затем погладил по предплечью, по бедру. - Ну что ты? Я же совсем не настаиваю.
А ведь недавно настаивал! Наверное поэтому Милко поверил не сразу, но постепенно распрямился, а затем повернулся ко мне и вдруг принялся с жаром оправдываться:
- Господин, не думай, что ты...
"...уже не так молод и притягателен, как был когда-то", - мысленно докончил я, а Милко всё пытался объяснить:
- Не думай, что я брезгую. Я просто не хочу. Прошу тебя: не сердись.
Юноша, приподнявшись на локте, сам потянулся ко мне, поцеловал в губы, а затем в подбородок, в ключицу и ещё ниже, и ещё, доказывая, что ни одной из частей моего тела он не брезгует, но, увы, это не было похоже на ласку мужчины.
Мужчина, когда ласкает чьё-то тело, стремится распалить в этом теле чувственные страсти, чтобы затем оно охотнее подчинилось, когда придёт время для соития. Мужчина постоянно думает об этом, и это чувствуется в его действиях, а вот Милко ни о чём таком не думал. Несомненно, ему было приятно прикасаться к моей коже губами и кончиками пальцев, но он делал всё без мысли о будущем, которое может наступить через несколько минут. Этот юноша явно думал о прошлом - о тех годах, когда хотел сделать то, что делает сейчас. Он мечтал прикасаться к кому-нибудь так, как теперь стал прикасаться ко мне. Милко утолял давнее желание, претворял в жизнь робкие мечты, навёрстывал упущенное - вот что чувствовалось в прикосновениях.
Мне хотелось сказать своему возлюбленному: "В этом твоя ошибка. Ты думаешь о прошлом, когда надо думать о будущем, о цели. Именно это и мешает тебе стать мужчиной: ты забыл о цели", - но я также понимал, что сейчас ничем не могу помочь: ни словами, ни по-другому.
* * *
Летом я получил новые вести из Турции. Человек, возглавлявший воинов, отправленных мной султану, прислал мне письмо, в котором сообщал, что поход для турок оказался успешным. В письме оказались и другие сведения, которые отправитель посчитал интересными для меня, а я, несколько раз перечитав послание, не знал, радоваться или печалиться.
На этих словах я невольно улыбался, потому что странно было читать, что Мехмед, которого многие считали главным врагом христианского мира, одерживает победы "милостью Божьей". И всё же в этих строках был смысл, ведь Бог не мог не помогать румынам, верящим в Него, а раз румыны выступили в поход на стороне турок, то Бог помогал и туркам.