Счастье Раду Красивого

   Это были настолько тяжёлые мысли, что я очень обрадовался, когда проснулся и, обнаружив спящую рядом супругу, понял, что всё сон. Никто не собирался взимать с меня дань рабами! Я облегчённо вздохнул и, повернувшись к жене, обнял её, уткнулся носом ей в плечо. Она так спокойно и безмятежно спала, что мне подумалось - если обниму её, то и сам почувствую такое же спокойствие и безмятежность.

  

   Я догадывался, почему мне привиделся этот сон, ведь Махмуд-паша снова оказался в милости у султана. Разумеется, помнил я и то, как великий визир много лет назад угнал из Румынии много тысяч жителей в рабство. И потому во сне этот человек стал вестником беды, требующим сделать выбор.

  

   К счастью, наяву меня никто не просил выбирать. На минуту я всё же задумался, как бы поступил в случае, если б сон сбылся, но от этих мыслей меня отвлекла жена, которая проснулась, почувствовав мои объятия. Она истолковала эти объятия по-своему, а я не стал её разубеждать, потому что она дала мне повод ни о чём не думать и наслаждаться счастьем, которое есть.

  

   * * *

  

   Мне начали сниться тревожные сны. Приснилось, что дочь меня покидает, а я не могу её остановить. Я стоял на крыльце и беспомощно наблюдал, как Рица, вся нарядная, садится в колымагу, поставленную на полозья, чтобы отправиться куда-то далеко. Я даже не знал, куда. "Рица, не уезжай", - просил я и оглядывался на Марицу, чтобы она тоже просила, но дочь лишь улыбалась и отвечала: "Мне там будет лучше. Там я буду делать, что хочу, а вы здесь мне всё запрещаете". Так она и уехала, а я не мог даже сдвинуться с места, лишь стоял на крыльце, смотрел вслед отъезжающей колымаге и слышал звон бубенчиков на упряжи.

  

   Этот сон привиделся мне вскоре после того, как Рица во второй раз пришла в мои покои просить на счёт Миху, но теперь просила не так:

   - Отец, пусть Миху останется здесь. Не отсылай его в дальнюю крепость, - с порога начала она.

   - Миху говорил с тобой? - спросил я, делая знак слугам удалиться, а сам пошёл навстречу дочери.

   - Да, - Рица сделала несколько шагов от двери в мою сторону и потупилась, а я молча смотрел на дочь, ожидая, что ещё она скажет.

  

   Рица снова подняла на меня глаза:

   - Отец, прости меня. Миху объяснил мне, что я говорила глупости. Не знаю, что это вдруг мне пришло в голову. Миху мне как брат. Я не хочу за него замуж. Я хочу просто с ним не расставаться.

  

   В её голосе появилась новая незнакомая интонация. Такой я раньше не слышал, и именно поэтому у меня появилась уверенность, что дочь мне врёт. Миху ни в чём её не разубеждал, а просто научил, что нужно сказать, чтобы его не отослали в крепость, и Рица теперь послушно повторяла, хотя сама так не думала.

  

   "Не может быть, чтобы она действительно оказалась такая покладистая, - рассуждал я. - Не может быть, чтобы так легко смирилась и отказалась от своей затеи. Значит, лжёт". Однако уличать свою дочь в этом мне не хотелось. Она ведь говорила именно то, что я желал услышать, поэтому оставалось надеяться, что со временем дочь всё-таки смирится и начнёт думать именно так, как говорит.

  

   И всё же это оказалось неприятное открытие: моя дочь лжёт. Раньше никогда мне не лгала, а теперь лжёт. Разве это хорошо?

  

   Вдруг вспомнилось, что именно так когда-то поступал со мной Мехмед: заставлял меня лгать ему и рассчитывал на то, что со временем ложь станет правдой. Он не мог не замечать моей неискренности, ведь когда я только-только сделался султанским "мальчиком", то не мог хорошенько притворяться, говоря "люблю тебя, повелитель". Однако Мехмед прощал мне это, не упрекал, что в моём голосе не слышно искренности и нет страсти. Впоследствии я научился притворяться гораздо лучше. А теперь невольно учил этому свою дочь?

  

   На мгновение мне захотелось упасть перед ней на колени, чтобы сравняться ростом, а затем схватить за плечи и сказать: "Рица, милая, не нужно так. Не нужно. Выходи замуж, за кого хочешь. Через шесть лет я сам поведу тебя в церковь, где будет ждать жених, которого сама выберешь. Если Миху, значит, Миху. Только об одном прошу: не лги мне больше никогда".

  

   Однако я сдержался, потому что жениха она себе выбрала совсем неподходящего. Эта блажь должна была пройти и, чтобы она прошла, мне не следовало потакать своей дочери.

  

   И Марица была того же мнения. Когда я после первого разговора с Рицей рассказал жене о том, что удумали "дети", то услышал:

   - Ишь! Не для того мы нашу доченьку растили, чтобы отдать за первого встречного. Миху, конечно, мальчик хороший, но не пара он ей совсем.

   - Рица упрямая, - вздохнул я. - Трудно её переубедить.

   - А ты стой на своём и не уступай, - подбадривала жена. - Не поддавайся ей. Это для её же блага. Мы и так ей слишком многое позволяли, и вот, что из этого вышло.

  

   Мирица, конечно, была права. И всё же мне сделалось не по себе, когда я впервые услышал из уст моей дочери ложь.

  

   * * *