Счастье рядом

«Фролов Виктор Иванович», — прочел он и отметил, что здесь никаких сомнений не возникало. «Год рождения — 1933. Национальность — русский. Родители — служащие»... «Ну, что ж, ничего, бывает». Заметив в графе «партийность» прочерк, он вновь сказал себе: «Ничего, вступит у нас». Затем внимательно просмотрел анкету и принялся за изучение биографии... Из этого листка бумаги, заполненного мелким, трудноразбираемым почерком, Буров узнал, что приехавший из Москвы Виктор Иванович Фролов был племянником широкоизвестного в стране академика. Упоминалось в биографии также и о брате — летчике Иване. Упоминалось вскользь: «Брат Иван — летчик-истребитель, член КПСС». Во всей автобиографии, ясной и положительной, насторожило лишь одно: Виктор был сыном от второй жены отца. Быстро сообразив, что супруги разошлись двадцать пять лет тому назад и что расходился в конце концов не сам Виктор Иванович, а его отец, Буров успокоился и отложил биографию. Теперь его внимание было посвящено изучению диплома. Он бережно взял в руки синюю книжицу с выдавленным на ней гербом, раскрыл ее. «Фролов Виктор Иванович, высшее образование! Специальность — журналист. Ничего не скажешь — кадр что надо!» Сам Буров так и не осуществил заветной мечты, не получил диплома.

Он еще раз оглядел книжицу, положил ее перед собой и стал звонить в обком.

Маргарита Витальевна была на месте. Буров сообщил ей о пополнении штата. Обе вакансии теперь были заполненными. Особенно восторженно он отозвался о Фролове и сразу же справился о том, как обстоят дела с квартирами. Оказалось, что Бессонова уже говорила с председателем горисполкома, — квартирный вопрос решен. Теперь нужно было звонить в горисполком, и Буров набрал номер. На этот раз он услышал голос, человека менее многословного, но зато ясно объяснившего обстановку: «С квартирами трудно, двух не будет, а вот одну комнату, что вполне достаточно для двоих молодых людей,— можно получить». Буров попробовал было высказать свои доводы, но не успел. «Ордер получите в Октябрьском райисполкоме. До свидания», — услышал он слова, заключившие разговор.

В кабинет вошел Хмелев. Он показал на часы и спросил, не пора ли собирать летучку.

— Пора-то пора, да куда же будем селить новобранцев? С трудом добился одной комнаты.

— Всякое даяние — благо. Поживут вдвоем.

Буров возразил:

— Фролов — молодой специалист, приехал по разнарядке московского вуза. Таких товарищей мы обязаны устраивать как полагается.

— Но чем хуже Широков?

— Хуже не хуже, но Фролова мы должны устроить в первую очередь. Широков местный, ему удобнее объяснить обстановку.

Дальше спорить не пришлось: в кабинет начали собираться участники редакционного совещания. Заняли свои места за длинным столом редактор «Последних известий» Плотников, редактор промышленных передач Петров, вошел шумный, с обрюзгшими щеками Мальгин, а следом за ним появились другие корреспонденты, редакторы, дикторы, звукооператоры.

Летучка как всегда началась с доклада дежурного рецензента. На этот раз сообщение за неделю делал Иван Васильевич Плотников. Андрей, присутствовавший на летучке впервые, обрадовался, что доклад будет делать именно Плотников. Еще в Северогорске Андрей часто выполнял его задания, старался передавать информацию как можно быстрее и уважал редактора «Последних известий» за то, что он умел ценить оперативность. Иван Васильевич не отличался красноречием, говорил он немногословно, не повышая голоса, и, как это казалось Широкову, объективно оценивал передачи. Слушали его внимательно, не перебивали и не вставляли реплик.

С передачами, о которых шла речь, Андрей не был знаком и поэтому не вникал в суть выводов докладчика, а сидел и рассматривал тех, кто находился в кабинете.

На диване вместе с Мальгиным и Александрой Павловной сидела маленькая пухлая женщина с вздернутым носом. Через очки смотрели карие глаза, наполовину прикрытые веками. Жедщина слушала равнодушно, ее немного смешливое, но в то же время миловидное, лицо ничего не выражало.

Но вот речь зашла о репортаже из колхоза. Плотников говорил спокойно и доброжелательно, но каждая новая мысль, высказанная им, все больше убеждала в том, что этот репортаж передавать не следовало.

И Андрей понял, что автором репортажа была маленькая женщина в очках. Это легко было заметить по ее лицу — губы сжались, в глазах появился недобрый блеск.

Плотников уже давно говорил о других передачах, и вряд ли кто помнил теперь его замечания о репортаже, а лицо маленькой женщины все еще было красным. По всему было видно, что ее душил гнев, и Андрей ждал, что она непременно выступит и в пух и прах разнесет Плотникова.

Но вот слово взяла Роза Ивановна, и лицо маленькой женщины начало принимать прежний самодовольный вид.