Счастье рядом

— На ближайшем собрании разнесу его в дым. Думаю, все поймут, чем он дышит.

— Опять молодец, только не считай Бурова круглым дураком. В чем-чем, а в интригах он — гений.

— Скажу и об этом.

— А если он обвинит тебя во всех смертных грехах? Как тогда?

— Кто ему поверит?

— Уже верят. Перед тем, как угодить в сей храм, я побывал у Кравчука. Вопрос поставил ребром, но и он забил мне ряд гвоздей. А их ведь надо вытаскивать, каждый по отдельности. Вовремя не вытащишь — могут колеса спустить. Иди потом узнавай, что за гвоздь и кто тебе его подставил.

— Что же все-таки сказал Кравчук?

— Сказал — будем слушать на бюро.

— Давно пора!

— Пора, но это не фунт изюму. Тут все зависит от того, как разберутся, кто будет готовить вопрос и кто докладывать.

— Бюро все равно поддержит.

— Это факт, но тут не должно быть полумеры. Бурова надо снимать. Как властолюбивого самодура, бездельника и склочника, как, наконец, бездарную личность. Просто нахлобучка — не решение вопроса. Еще больше наломает дров.

— Его должны освободить, — уверенно сказал Андрей.

— Его должны, а вот тебя уже освободили. — Хмелев по-доброму усмехнулся. — Ничего, ничего. Борьба без жертв не бывает. Главное — не дрейфь!

— Мне-то что, а вот ты?..

— Я тоже не из трусливого десятка. В партию вступал на передовой и, как видишь, — жив. Одно обидно: там было ясно, где враги, а где друзья. Бей больше числом, и вся задача. А тут... Нет, видно, никогда я не пойму таких людей. Простой истины не возьмут в толк — все мы и живем-то ради великого братства людей. Ведь не за горами время, когда не будет самой основы для появления так называемых отрицательных личностей. Понимаешь? Тогда не услышишь на каждом шагу: этот человек — душа, а этот — дрянь. Будут просто — люди...

— Это верно.

— Еще бы!

— Папиросы есть? — неожиданно спросил Хмелев.

Андрей протянул пачку.

Оглянувшись по сторонам, Леонид Петрович закурил и сделал несколько глубоких затяжек.

— А сегодня, пожалуйста, воюй, доказывай свою правоту, в драке обеспечивай человеческую жизнь. На собрании я буду. Мнение коллектива перед бюро — важное, дело. Но и ты не будь благодушным. На что такой человек, как Кравчук, и то кое в чем усомнился. Знаю, говорит, Широкова, хороший парень, но почему к нему без конца худая слава липнет? Мне-то понятно: ты и думать ни о чем не думаешь, крутишься с передачами, а другие в это время тебе славу создают. Не зря говорится: добрая слава у порога лежит, а худая — по дорожке бежит.

— О чем опять? — поинтересовался Андрей.

— О чем? Неужели не ясно?

— А все-таки?

— Обо всем помаленьку. Приписали тебе распутную жизнь. На эту удочку всегда клюет. Бессонову — хлебом не корми, только подавай скандалиус грандиозус. Ладно, что эта история была мне известна.

— С очерком о Жеке?

— И с очерком, и с тем, как на работу ее устраивал. Кстати, где она?

— Насколько мне известно, живет с родными. Работает. А что Кравчук?

— Обещал быть на собрании. Я его понимаю: тут, не выслушав народ, концов не распутаешь. В общем, не будем гадать. Уж коли заварилась такая каша, надо ее честно расхлебывать.

Глава двадцать третья

1

Зимние месяцы пролетели, как один день. Наступила поздняя уральская весна. На центральных улицах го рода обнажился асфальт, обсохли крыши. В полдень, когда пригревало солнце, казалось, что пришло лето, только голые, еще не зазеленевшие деревья и по- весеннему легкий воздух выдавали истинное время года. А на окраинах единоборство сил природы ожесточенно продолжалось. Почерневшие от дыма снежные сугробы цепко припали к обочинам дорог, ощетинились сверкавшим на солнце панцирем во дворах и скверах, острые копья сосулек угрожающе нацелились в мутные лунки, образованные капелью. Неугомонные ручьи, ободренные все выше подымавшимся солнцем, яростно подтачивали последние оплоты зимы. С торжествующим звоном выносились они из подворотен, пробивали дорогу в обледеневшем снегу и, вливаясь в общий бурливый поток, ликовали победу. Единоборство шло и в воздухе. Зябкая сырость, подымавшаяся от земли, проникали в теплые, сухие потоки, наполняя воздух легким запахом весны.

Андрей стоял возле дома и помогал ребятишкам пропускать через «Ниагарский» водопад скоростные корабли. Трость с медным наконечником пришлась кстати. Килевые и плоскодонные лодчонки извлекались из самых опасных водоворотов и снова продолжали путь. С наступлением весенней погоды нога начала ныть и отекать. Пришлось снова вооружиться тростью. Особенно тяжело было подниматься по лестнице. На каждую ступеньку больную ногу приходилось подтаскивать, опираясь на палку.

Увидев Андрея, Федор Митрофанович Кондратов сказал:

— И это называется культурный молодой человек! Да тебе немедленно надо ложиться в больницу или ехать на курорт. Сколько можно говорить? Останешься без ноги!

— Не останусь! — храбрился Андрей, вытирая со лба пот и тяжело переводя дух.

Федор Митрофанович стоял перед Андреем в прихожей подбоченясь и буравил его сердитым взглядом.