Счастье рядом

— Что вы, Андрей Игнатьевич! К чему формальности? Он навалился грудью на стол Андрея и преданно смотрел ему в глаза. — Наверное, совсем замучились? Уж вы там не спешите, лечитесь по всем правилам.

Забота Петра Петровича не тронула Андрея, но и не вызвала раздражения. Он хорошо понимал, что должен был испытывать теперь Мальгин. Ему хотелось одного — чтобы он понял, как надо идти по жизни, и не кривил душой.

— Буду лечиться, — сказал Андрей, — а ты не сдавай позиций.

— Не беспокойтесь! — округляя глаза, заговорил Мальгин. — Разобьюсь в лепешку, а позиций не сдам.

— Разбиваться не надо, — говорил Андрей, выкладывая из ящиков рукописи, — но работай с перспективой. Когда есть портфель, можно думать о качестве. Видишь, какие у нас запасы? — спросил он, подвигая Мальгину стопу передач. — Держись на таком уровне.

— Только так, Андрей Игнатьевич! А вы надолго?

— Трудно сказать...

— По путевке?

— Дикарем.

— Как же! — размахивая руками, завозмущался Мальгин. — Вам-то полагалось бы. И травма производственная и редакция — ведущая! А как с деньжатами? Может, одолжить? Я раздобуду...

— Обойдусь...

— Но все-таки, — настаивал Мальгин.

— Обойдусь, — повторил Андрей и, опираясь на трость, встал, протягивая руку.

Расчувствовавшийся Мальгин выпрямился и крепкими мясистыми ладонями сжал руку Андрея.

— Будем ждать, Андрей Игнатьевич! Уж очень с вами легко работать. Берите от медицины и от южного солнца все, что можно! Когда поезд?

— В двенадцать двадцать.

— Обязательно приду!

Андрей остановился и твердо сказал:

— Люблю уезжать один.

Глава двадцать четвертая

1

В любое время года хороша Москва. И в дождливый октябрь, когда радуги неона ломаются в черном асфальте. И в июле, когда далекие облачка парят над шпилями высотных зданий. И январским морозным днем, когда даже нескончаемый поток машин не в силах растопить пушистый настил снежинок. Но лучше всего этот город в мае, в ранние утренние часы, когда воздух легок и прозрачен, а на стенах зданий теплится бледно-розовый отсвет зари.

Именно таким утром приехал в Москву Андрей Широков. С неизменным походным чемоданом он вышел на привокзальную площадь и взволнованно окинул взглядом сверкавшие на солнце машины, бежавшие вдалеке троллейбусы и трамваи, первых цветочниц, которые уже толпились на пятачке возле фонарных столбов.

Симферопольский поезд уходил вечером, и Андрей мог вдоволь побродить по Москве. Миновав Красные ворота, он вышел на узкую и бойкую улицу Кирова. Все привлекало его внимание — каждая вывеска, каждая витрина, даже чистильщики ботинок — эти невесть как прижившиеся в Москве усатые, горластые люди.

На глаза попадались афиши театров, цирка, филармонии. На одной из них он неожиданно встретил имя Ирины Сахаровой. Афиша извещала о прощальном концерте фортепианной музыки, и это удивило Андрея. Уж не уезжает ли она из Москвы, а может быть, была нездорова?

Узнав в киоске Горсправки адрес, Андрей сел в такси и поехал на Котельническую набережную.

Машина остановилась у массивного двенадцатиэтажного дома. Бесшумный лифт поднял Андрея на девятый этаж, на прохладную паркетную площадку. На одной из дверей он увидел бронзовую гравированную пластинку «Профессор Э. И. Сперанский» и, не раздумывая долго, позвонил.

С равным волнением ждал он встречи с Ириной или с профессором, но к двери никто не подходил. Отчаявшись, он несколько раз стукнул в дверь кулаком. Скрипнула дверь противоположной квартиры, и маленькая старушка, выглянув поверх надверной цепочки, удивленно спросила:

— К чему стучать, молодой человек? Если не открывают, значит, никого нет дома.

— Возможно, — в тон ей ответил Андрей.

— Уверяю вас...

И он начал медленно спускаться по лестнице. С каждым новым поворотом казалось, что вот-вот встретится Ирина, что она где-то здесь, недалеко, может быть, этажом ниже идет навстречу ему. Однако одни лестничные марши сменялись другими, но никто не поднимался по ним, дом как будто вымер, даже кабина лифта стояла мертвым грузом где-то внизу, на первом этаже.

Именно там, у дверей лифта, увидел он невысокую женщину в сером клетчатом пальто с нотной папкой в руках. Она собиралась войти в кабину, но по профилю лица, по золотистым волосам, собранным высоко на затылке, Андрей узнал Ирину и в самый последний момент, когда она уже вошла в лифт, окликнул ее.

...Они пересекли улицу и остановились у гранитного парапета. Ирина все еще держала руку на локте Андрея и теперь пристально смотрела ему в глаза. Радостная и в то же время грустная улыбка застыла на ее заметно увядшем лице. Казалось, она вот-вот расплачется, и тогда никому не удастся утешить ее.

— Андрей, Андрей... — повторяла она. — Вот и увиделись, хороший мой Андрейка... Ну, как ты живешь? Ты счастлив? Нет, нет, ты не можешь быть счастливым. Нам ведь обоим плохо, правда?..

Андрей молчал.