Счастье рядом

– Двойник намного ближе, – отвечает он. – Я уже хочу посмотреть на его проклятые руки.

– Вообще, мне нравятся в нем только они.

– Дай угадаю, те, что на бедрах? – Я киваю. – И откуда я знал об этом? Тесс, я с неохотой должен сказать тебе, что его руки слишком большие, – говорит Оскар и качает головой.

– Нет, не большие.

– Ну, посмотри же.

Я ухмыляюсь.

– У него все большое.

– Не все, – отвечает Оскар и, как бы извиняясь, пожимает плечами. – Кое-что очень даже маленькое.

Мой взгляд падает на пах Давида, и я чувствую, как мои щеки наливаются красным.

– Это я не могу ни с чем сравнить.

– Конечно, можешь, – отвечает Оскар и снова показывает на руку Давида. – Сравни его огромную руку с этой до смешного малюсенькой деталью.

Я смеюсь.

– Давид – это произведение искусства.

– Может быть, но все обычно подчеркивают, что он настолько пропорционален. Но он не такой. Не совсем такой.

– Оскар, ты зацикливаешься на мелочах.

– Ну, вообще-то только на одной.

– Ты невыносим, – вздыхаю я. – Посмотри на его вены.

– Я не хочу смотреть на его вены.

– Я имею в виду те, что на руках!

– Ну а где же еще? – спрашивает он. – На этом маленьком кусочке для вен и места-то нет.

– Ты убиваешь меня, – сдаюсь я.

– Сделаешь мне одолжение? – Он проникновенно смотрит на меня.

– Хорошо, какое?

– Представь, как он такой рукой онанирует.

Я в растерянности смотрю то на Оскара, то на Давида и не хочу представлять, как известная во всем мире мраморная статуя онанирует, но мой мозг моментально перебрасывает это на образ Оскара. Прекрати, мозг. Оставь.

– Тесс, я умоляю, такая громадная рука и этот стручок? – Он качает головой. – Ты должна признать, что это очень странная картинка, не так ли?

– Я не согласна, – у меня пересохло в горле, а на лбу выступил пот.

– Креветка, тебе жарко? – ухмыляясь, спрашивает Оскар.

– Нет, – уверенно отвечаю я. – На улице жарко.

Он делает шаг ко мне и шепчет на ухо:

– Давид заставляет тебя нервничать?

– Поверь, дело не в Давиде.

– Ах, нет? – он останавливает свой взгляд на мне. – А в чем же?

– В солнце, – упрямо говорю я. – Так, чтобы ты знал… – Я пытаюсь сердито смотреть на него, но уголки рта выдают меня. – Ты навсегда испортил мне образ Давида.

– Почему сразу я? – прикидывается он невинным.

– Да, ты. – Мое лицо горит. Вплоть до мочек ушей.

Оскар подходит ближе. Я чувствую его дыхание щекой, а затем ухом.

– Солнце сегодня, кажется, особенно агрессивно, – шепчет он с ухмылкой. – Думаю, тебе стоит лучше поесть мороженого.

День медленно сменяется вечером, и небо над Арно окрашивается в красно-розовые тона. Мы идем по булыжной мостовой и приближаемся к Понте-Веккьо. Парочки прислоняются к стене и фотографируются на фоне моста.

– Пойдем, Креветка, тоже сфотографируемся! – говорит Оскар и перебегает на другую сторону улицы. Он кладет руку мне на плечи и крепко прижимает меня к себе. Наши виски касаются друг друга, а мое сердце очень быстро стучит под ребрами. Я достаю ему до подмышки. – Улыбочку, Тесс.

Я хочу улыбнуться, но его запах и тот факт, что наши тела так близко друг к другу, парализуют мое лицо. Оскар нажимает пальцем на экран, а затем смотрит фотографию.

– Я знаю, ты можешь лучше, – говорит он и смотрит на меня. И в тот момент, когда я закрываю глаза, чтобы сконцентрироваться, а может, и улыбнуться, он прикасается ко мне губами. Во мне все переворачивается, Оскар и этот поцелуй, от которого темнеет в глазах. Многочисленные пары, шум и жара. В моей голове царит тишина. Так ощущается покой.

Рот Оскара отделяется от моего, и я открываю глаза. Он смотрит на меня таким взглядом, что я чувствую его всем телом, а затем он снова смотрит на дисплей и ухмыляется.

– Намно-о-ого лучше, – шепчет он и показывает мне фотографию.

По мне видно, как я прочувствовала поцелуй. Секунды замерли и длятся вечность. Оскар обнимает меня за плечо, улыбается и тихо говорит:

– Ты мне как раз по подмышку.

Может, это ребячество, но он сказал именно то, о чем я только что думала, и это еще одна вещь, которую я в нем люблю.

– А вот и кафе-мороженое, – Оскар показывает на магазинчик, на прилавке которого четыре тысячи сортов.

Пару минут спустя мы стоим на тротуаре и смущенно смотрим друг на друга. У Оскара в руках рожок, такой большой, как кулек для первоклассника, а у меня стаканчик, который рассчитан на обычный шарик, но в котором сейчас ютятся друг на друге целых четыре шарика. На розовом стаканчике написано «Мое мороженое», но для меня одной этого слишком много.

– Это, кажется, самое дорогое мороженое, которое я когда-либо ела, – говорю я.

– Это не просто мороженое, – отвечает Оскар. – Это флорентийское золото. – Я смеюсь. – Серьезно, я надеюсь, это очень значимое место, о котором мы не знаем.

Я облизываю огромный айсберг в моем стаканчике и на секунду закрываю глаза. Оно несказанно кремовое и сливочное, а его холод освежает каждый миллиметр моего рта.

– На вкус оно просто бесподобно, – говорю я и открываю глаза.

– Да, именно такое, – ухмыляется Оскар. – Как думаешь, мы сможем найти тихое местечко?