Счастье в мгновении. Часть 3

И он вот так собирается сгладить свою вину? Нет. Нет. Я не могу, не могу так. Я никуда не пойду с ним. Я точно знаю, что не смогу обойтись с ним равнодушно, но… он же так ранил меня. Что наделал Джексон?

Движением головы сказав «нет», подстегиваемая сердечным трепетом, схватив сумку, я убегаю прочь, во весь опор, будто спасаюсь от погони, не дав ему придти в сознание. Прыгнув на сиденье такси, машинально взглянув в заднее окно, я вижу его оставшееся стоять без движений тело, и сама же себе приказываю: «Перестань на него смотреть. У тебя есть дела поважнее. Даниэль ждёт тебя», и мы двигаемся с места. Я не дала сочувствию управлять мною и позволить порожденному иллюзией образу папы, который существует только в моей книге, изменить своё решение. «Больше никаких встреч с ним! Никаких. Я забуду эту встречу раз и навсегда. Он не будет существовать больше ни в моей памяти, ни в моих мыслях. Я не буду держать зла на него, но видеться и говорить с ним у меня не получится».

* * *

Муторные мысли, наполнявшие голову, вихрем кружатся передо мной, удлиняя мой шаг, как только я припоминаю скорбь, звучащую от бабушки Даниэля. В груди борются неупорядоченные омрачающие предположения, будто взрастает недобрый туман, изрыгающий пламя.

Находясь на грани волнения, инстинктивно страшась худшего, я сглаживаю дрожь и трепет, представляя, что скоро окажусь в объятиях любимого, но тягостные думы, предельно наглые, не перестают просачиваться в каждую пору.

Приподняв зоркий взгляд из-под ног к двери, я примечаю полуоткрытую дверь, из щелки которой различим тусклый свет, словно проявляющийся от зажженной свечи. «Боже!» Сердце сжимается в комок. Делаю шаг, другой. Прикасаюсь к ручке двери, как к чему-то горячему, и, затаив дыхание, захожу, словно в подземелье, запертое под ключ на момент совершения обрядов, в которое не проникает ничей взор, а тут оно распахивается и тянет за собой с чертовским страхом и неуемным любопытством.

Подбегает Анхелика и со всей силой припадает в объятия. Она набрасывается на меня, как умершая душа, пришедшая к родным, высвободившаяся из тела. В груди ее слышится страдание.

Оставив всякую вежливость, тихо отчеканиваю каждый слог:

— Где он?

Удрученная горем, она отстраняется от меня, дрожащими руками утирая отекшие от слез глаза, впалые, почти неподвижные. В точности эта женщина олицетворяет живого покойника. В бывших светлых ее очах, сиявших ранее, пылает скорбный огонь.

С печальной серьезностью Армандо беззвучно мне кивает, создает едва заметный жалобный стон и какое-то движение рукой, будто от беспомощного отчаяния. Тот ответ, которого я опасалась, висит в его взгляде. Обезумевшее сердце вздымает ударами мою одежду.

Сколько же слов в этом молчании, а чувств… Не передать всю мощь этих скиснувшихся сердец, которых ранее охватывала незыблемая радость. Предвещавшая зло могучесть, налетела на эти лица, обратив их, в сию секунду в утерянных в непосильной человеку стихии.

Вот же жизнь. Вмиг способна унести существо в бездонные душевные пучины, из которых выход обратно — увы! — непрост. И эти глубокие неизгладимые борозды тяжелых событий истощают все силы, животворя пламенеющий костер.

Прохожу в его комнату, но мои ноги останавливаются на полпути, не доходя до нее. Вскидываю взор чуть левее. Глаза инстинктивно останавливаются на тени. Смотрю, полностью развернув голову в сторону, ухватывая взглядом существо. Пробегаю по видению, взгляд которого касается моего сердца, поражая глазными стрелами, ввергая в ужас, и скоропостижно судорога сковывает моё тело, как смертельный холод. Задыхаясь от горя, я схватываюсь за голову от головокружения, сделавшего пелену в глазах, и держусь за первое попавшееся мне на ощупь.

— Миланочка! Воды, быстрее, воды! Миланочка!..

Через туман в глазах я вижу взмахи руками Армандо с ощущением противной на запах жидкости, которую он лихорадочно подносит к моему носу. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, я трижды моргаю и снова возвращаюсь к тому, что превратило меня в статую. В эту фатальную минуту, я, руководимая инстинктом, в изнеможении опускаюсь на мокрый пол к этому явлению и припадаю к его рукам, уронив голову к коленям сидящего. Непрошеные слезы, как родник, стекают по щекам.

— Что с тобо… й сл-учи-к-лок-сь, — сама того не понимая, я волочу языком, приподняв голову.

Шрам дергается на его нижней губе. Он громко сглатывает комок, борясь выпустить его наружу, придавая засевшему в пространстве воздуху искорки траурности. Сам воздух перестал быть животворящим и обвязал себя железными оковами.

— Я не… не чувствую их… совсем… — с оттенком раздражения мямлит он.

Я касаюсь его рук, дрожащих от ужаса, от реальности жизни, которая раньше не была ему ведома. В глубине его темных глаз таится нечто грустное, немыслимо щемящее, больше, чем отчаянность, больше, чем безнадежность.

— Не нужно слез, Милана. — Его слова соприкасаются с моим дыханием. — Шанс на восстановление ес… ть, — проглатывает крайнее слово и снова проговаривает: — Есть.