Счастье в мгновении. Часть 3

Его отношение к жизни весьма изумляет меня и призывает к тому же. Он как-то говорил мне: «Живи мыслью, что жизнь — череда удач и потерь. Помни, каждая потеря обогащает тебя опытом. Оглянись назад и сравни то, что было и то, что стало. Есть отличия? Значит, ты на верном пути».

И что же? Мной овладела ревность, что именно сейчас, когда я потерял всё, что приближало и меня к осуществлению такой мечты о создании своей семьи, я замечаю, как все счастливы, довольны и радуются житию, словно предумышленно.

Да, это моя мечта. У меня никогда не было крепкой, настоящей семьи. Возможно, клад, которым владеет Николас, средоточие любви, детей и любимой работы, стал для меня показателем, к которому я неосознанно стремился. Я хотел такой же клад в своей жизни! А кто же не желает возвращаться в домашний уголок, слыша, как тебя зовут дети, нестерпимо ждущие твоего прихода, и любимая женщина? Работа была и будет моим детищем, но ничто так не возвышает душу человека, как зовущий родной голос, тихий, нежный, ласковый, слова, произносимые которым, складываются в такую тончайшую трепетную мелодию, подобающую колыбельной.

— Пожалуй, вы правы, — отвлекшись от экрана, говорю я. — Это посылка пришла мне.

Он отдает мне две запечатанных рукописи.

— Доброго вечера! — И уходит.

Я задумываюсь на месте, прислоняя к себе душу своей любимой, ведая, кому, не считая меня, она также неистово нужна.

Глава 48 Джексон

Отправившись пешком, дабы скоротать время и прогуляться до предполагаемого места, где может быть Ник, я, взяв с собой папки труда Миланы, раздумываю, как сказать ему об этом. Уверен, что это произведет на него шокированное воздействие. А какую душевную радость вызовет в нем неожиданное творчество его дочери, последовавшая по его стопам!

Помнится, что он частенько сидел в своем кабинете, пока мы с Миланой были в гостиной, и время от времени я подглядывал в щелочку за ним, примечая кипучий рабочий процесс, в который он был погружен. Он что-то писал на листах, тут же их сминал и выкидывал, и снова писал. Он то злился, то был охвачен мечтательной грустью, то радостным порывом. Я сам не писатель и не мне судить, что там творится в головах великих и талантливых. С любопытством я наблюдал за ним и сразу догадывался, что этот человек часами всецело посвящал себя литературной сфере, что ни Анна, ни Милана не могли потревожить его, зная, в какое состояние он может придти затем. Тем не менее он никому не говорил о том, что он пишет, про что и на какую тему. По итогу в книжном виде я так и не лицезрел его мастерство. Но я ведь могу и ошибаться в том, что он и писатель. По должности, насколько мне не лгут воспоминания, он был редактором. Хоть и ничего не смыслю я в этом, полагаю, что прежде чем заниматься профессиональной редактурой, человек должен напитать свой ум грамотностью изложения и преподнесения другим собственного написанного текста. И все же мне нужно не спешить оповещать такую новость с первой же секунды встречи.

С нетерпением размашистыми шагами я дохожу до здания хостела, проскальзываю внутрь, и второпях спрашиваю, снимает ли номер, уже совсем скоро, счастливый отец.

— Вы опоздали. Он съехал. Причем минут десять назад, — говорят мне за стойкой, что наводит на меня досаду.

Этот суматошный и насыщенный тяжкими событиями день, кажется, не закончится чем-то, что облегчит душу и обезболит сердце.

«Но ведь за десять минут он не смог далеко уйти», — тотчас размышляю я и, поблагодарив сотрудника за ответ, опрометью выбегаю и поворачиваю по велению внутренней силы направо, уверив себя, что он стремится в аэропорт, чтобы купить билеты на обратный путь.

Несясь прямиком, расталкивая всех медленно шагающих прохожих, ведших вдохновенные беседы перед сном грядущим, вдалеке я начинаю улавливать ползущую по тротуару тень, идущую тяжелой поступью. Понурый, уставший от жизни, он влачит за собой невозвратимую утрату. Сердце сжимается от мысли, какие страдания он проходит. С дочерью они так и не поговорили. Другим бы он был человеком — живым.

С открывшимся вторым дыханием я догоняю его, точно поняв, что это Ник по тому костюму, в котором я видел его пару дней назад, вскрикивая:

— Мистер Ник, постой-те… — Язык пересыхает от незапланированного вечернего бега.

Он прекращает и без того не ступающий шаг и поворачивается ко мне лицом.

— Не ожидал тебя увидеть. — Его губ чуть касается улыбка.

— Вы куда? — пыхтя, как пес, спрашиваю я.

Кашлянув, Ник не спускает от меня меланхоличного взора, и, сменив руку, которой он держит небольшой дряхлый чемодан темно-коричневого оттенка, произносит:

— Домой, куда же еще?! Более мне идти некуда.

Его унылость и тоска, смертная тоска в голосе так коробят меня.

— Но… как некуда? А хостел и… — Я чешу подзатылок, подумывая, что ему не хватает денег на проживание. Ввиду этого и продолжаю: — Я оплачу ваше место. Поворачиваем обратно.

Он медленно мотает головой по сторонам.

— Спасибо за благородство, Джексон, но в этом нет никакой необходимости.

— Тогда зачем же вы ушли?