Счастье в мгновении. Часть 3

Питер и Ритчелл. Пусть хоть брат будет счастливым, раз этого не видать мне. Набираю ему, но он не отвечает. Наверное, они пребывают в лучах полного рассвета любви. Но если и позволит он мне перезвонить, то врать не стану. Настал час, чтобы создавать другие привычки.

Ник. Одержимый только одной мыслью, я совсем изгладил его из памяти. Поговорить ему с дочерью не удалось. И где же бродит эта не раскаявшаяся душа? Было в его словах что-то про номер в хостеле, который он будет снимать на Calle Serrano Anguita, 9, но снял ли он его или улетел обратно в Сиэтл?

Обгоняю автомобили, по привычке осыпая упреки на неопытных улиток, гнездившихся среди машин, так и не научившихся езде на нормальной скорости.

Отвечая на звонок Тайлера, уясняю ему, что он может отдаться своим делам и ничего не предпринимать для бессмысленного плана побега. Помимо меня у него несколько видов деятельности, связанных с психологической направленностью. Тот по голосу радуется, говоря, что я сам себя удержал от большой глупости и одумался. Я возражаю ему тем, что не собираюсь совсем ничего достигать и с завтрашнего дня возобновлю работу, которая часто откладывалась из-за подготовки к дефиле. «И как быть с выигрышем? Милана отказалась от него. А не подарить ли его Питеру и Ритчелл на свадьбу? Или оставить до лучших времен?»

Заканчивается разговор тем, что Тайлер предупреждает об уезде по делам, указывая, что охрана при мне и завтра он приедет, чтобы с глазу на глаз переговорить со мной о дальнейших действиях.

С тоской я захожу в спальню, вяло раскинув руки по краям. Кровать не заправлена с момента, когда мы, спеша, отправлялись на дефиле и Милана, столь следившая всегда за порядком, который равносилен её настроению, сообщила, что настиг тот день, когда ее принципиальность придется опустить.

Чувствуя себя покинутым, я занимаю краешек кровати, сохранивший следы страсти. В этих стенах всегдашних мечтаний мы любили друг друга, растили страсть, дарили друг другу тихое счастье. Поутру ее горячее дыхание касалось моих волос, а я, не давая знака о пробуждении, лежал, не шевелясь, пребывая в экстатическом опьянении. Купаясь в дожде из поцелуев, я таял от неслыханного наслаждения женской ласки, а волны пламени, перекатывающиеся во всех моих тканях, замирали в блаженной сладостной истоме. Теплые руки обвевали меня с такой нежностью, будто все ее тело, вся ее любовь устремлялась только ко мне. Охваченный тайным трепетом, в беззаветном упоении, я возрождался к жизни. И раскрывал я глаза, замечая перед собой живое сияние, шелковистые длинные косы которого переливались в лучах солнца.

А как я ждал ее, как мы без умолку болтали часами о пустяках, глядя на звезды… как я любовался ее улыбкой, упивался ее жемчужным голосом. Незакатная память посылает момент, когда она была углублена в свою работу над книгой, а я, лежа, посылал ей воздушные поцелуи, чувствуя себя счастливым ребенком. А как она выставляла напоказ наряды, кружась передо мной, порхая, как очаровательная бабочка капустница с иссера-бежевыми крылышками, на концах тронутыми темной пылью, будто их обмочили в тюбик с акварельной краской. Милое, нежнейшее создание с врожденным умением обольщать превращалось в невинного дитя, хлопая от восторга в ладоши, а иной раз, напротив, с упрямством женщины отстаивая свою позицию в наших несерьезных спорах. Как же меня умиляло это в ней! Без неё я бы не знал, чем наполнить свою душу. Быть бы навеки окованным ею. И эти перемежающиеся в ней переходы от ребячества, детского лепета к сложившейся женской божественной стройности личности с вкрапленным характером, рассудительной, наблюдательной, периодами горделивой натурой и острым умом порождают неукротимое желание завладеть ею полностью, возблагодарив за такую земную красу голубые небеса.

А как она пленила мои глаза! Я ступал по терниям, лишь бы пройти к ней и вырвать из чужих рук. И душу её я знал, казалось, как свою. Я провожу ладонью по одеялу, и сердце моё открывается сладостью чувств. Фруктовый запах ее духов, спелой и сладкой вишни, всё еще не испарившийся, обволакивает меня, пронизывая живым воспоминанием, как пару дней назад она неисчислимое количество раз пшикала свою шею флаконом.

И то, что приносило мне радость, сейчас приносит непреоборимую боль. Пора мне быть прежним и презирать эти любовные утехи, приносимые другим восторг. Я слепо следовал чувству, управляющему моим поведением, когда должен был не терять рассудок.

Привстав, я замечаю, как из моего кармана случайно выпадает смятый листок, «сыпая соль на рану».

Мейсон — еще один ингредиент в проблемном бульоне. Если бы не очередная ложь, не было и таковой проблемы.

Набрав в запасном телефоне цифры, указанные на номере, я пишу сообщение, увлекаясь той мыслью, что он перестанет охотиться на «Мэрилин Монро»:

«Женщина на фотографии принадлежит мне. Твой глаз пометил чужое. Закончи эту игру, удали каждый её снимок по городу, иначе игра превратится в настоящую, и ты пожалеешь об этом».