Счастье в мгновении. Часть 3

— О! Но, сколько я помню, у неё брат Питер, а не ты, — удивляется Даниэль, отвергая с презрением мысль, при этом загадочно улыбаясь. Он чему-то рад?

— Питер и мне приходится братом, — говорит он и сглатывает слюну; в злостной тишине слышится это действие.

Когда состоялась экскурсия в Королевский дворец, в то время мы взяли паузу с Даниэлем, а значит, узнать, что Питер — брат Джексона, он не мог. Если только Питер ему об этом не доложил, когда они ходили на футбольный стадион, что навряд ли. Да и я, признаваясь ему о существовании своего брата, когда у нас в гостях был Марк, старательно упустила некоторые детали в рассказе.

Даниэль чуть изумляется и добавляет:

— Трудно поверить в это. Питер — пример воспитанности и добродушия. Ты далек от него. — Как бы очередное сравнение его с Питером не привело Джексона в бунт, который, уж точно, позволит ему выложить подноготную. — Однако же почему я об этом узнал сейчас? И вы всё это время разыгрывали подле моей спины спектакль во время встреч?

В его словах такая простота, схожая отчасти с безразличием. Гнев и не проскочил с его уст в прямом выражении.

— Милана, ты не оставишь нас на несколько минут? — Вопрос звучит, как веление.

— Да, любовь моя, оставь нас, — поддакивает Даниэль.

Я без слов покидаю их, запершись в ванной. От их разговора ни доносятся даже обрывки.

Слезы брызгают из глаз. Стоя вплотную к зеркалу, я разглядываю своё осунувшееся лицо с черными кругами под глазами, где испещрены синие ямы, будто акварельной краской. Кажется, горе в душе исторгается из меня наружу. Окованная всеми оборонными средствами внутренней боли, крепко вцепившимися в каждый сантиметр моей кожи, я с великим желанием жажду впрыснуть в себя морфий, чтобы во мне было полное ко всему равнодушие.

Умываюсь теплой водицей; голова невыразимо трещит и проявляется тошнота.

Я не могу отпустить Джексона, но и не могу удерживать… «Лишь его на всем белом свете я люблю». Не в моих силах оставить Даниэля одного. Он много сделал для меня, мамы при прибытии нас в Мадрид, он подарил мне какую-то надежду на жизнь с чистого листа, когда я была погружена в незабвенное отчаяние. Рассчитаться с ним одним добрым словом и выдать всё недосказанное — неблагодарное дело. Он не требовал ничего взамен, когда проявлял такую заботу. Эта мысль наделяет меня отвагой, склоняя к тому, что я не позволю себе пойти по пути своих желаний. Я буду с ним столько, сколько потребуется времени для его восстановления. «Он вылечил мою душу, а вылечу его тело».

Догадки мои оказались основательными. Джексон не принимает моего заключения. Но это даже не заключение. Это приговор мне за то, что я не только не проявляла признательность к Даниэлю, но и была неверной ему. Закрывая в себе доступ к моим наставлениям, он еще сильнее удаляется от меня, как звезды, которые с течением вечного времени меняют своё местонахождение на небе. Погибает наша вселенная, погибает из-за его недопонимания.

Но Джексон даже не слышит, что я отказываюсь от него не потому, что не люблю, а потому что я чувствую, что нужна Даниэлю как никогда. Более того это не навсегда.

И почему Питер умолчал, что Белла так далеко зашла? Определить дату свадьбы без жениха. Ненормальная женщина.

Остается неизвестным то, что Джексон так и не сказал мне, смог ли он переубедить отца Беллы, что не намерен владеть его бизнесом.

Позвонить бы Ритчелл… найти бы в ней поддержку… Но… расстраивать ее, когда на носу самое счастливое событие в ее жизни, нельзя.

Слышу крики родного голоса и прекращаю размышления, врываясь к месту торнадо:

— Я сочту нужным держаться от нее в стороне, если она сама этого захочет! — диктует Джексон, заверяя слова указательным пальцем. Он придает дрожащему голосу мужественность.

Взгляды мужчин обращаются на меня.

— Милана, твоё слово последнее, — все тем же бесстрастным голосом изъявляет Даниэль, пребывая в угрюмом спокойствии.

— Что? — вполголоса говорю я, ничего не понимая, опечаленно смотря на истерзанного Джексона.

— Ты хочешь, чтобы я ушёл? — Он слагает с пылом, который свидетельствует о его надломленных чувствах.

Это был последний удар по любви, последний перелом. Удар таков, что я едва держусь.

В глубине его глаз умирают звезды.

Эти громкие слова коснулись моей раскрытой сердечной раны. Ничего не видя от застилавших слез глаз, с безнадёжным смирением я не смею открыть рта, колеблясь перед роковым решением с видом человека, метившегося между двумя судьбами. Сделав полуоборот головой в другую сторону, без единого возражения, отказа, согласия, я смотрю на часы, стрелка которых движется в умеренном темпе и на мгновение мне кажется, что она застывает в ожидании моего ответа.

Джексон, будто по наитию сообразив, что под моей безгласностью и сделавшим движением скрывается утвердительный ответ, не вытерпев, с жесткой улыбкой, ложным уверенным голосом выражает ясную мысль, изнемогая под тяжестью страдания:

— Больше я не намерен досаждать тебя. Хочу выразить вам обоим вечную благодарность за всё.