Счастье в мгновении. Часть 3

Обескураженный, проклиная свой болтливый язык, когда нас отделяло от свободы какая-то одна минута, и мы бы смогли незаметно скрыться, я ставлю Милану на ноги, на секунду почувствовав ее неистово бьющийся пульс на запястье. И перед тем, как повернуться лицом к лицу к тому самому испанцу, которого я выслеживал столько лет и которого ненавижу всей душой, что готов удушить его, выплевываю с упреком, не помышляя молчать в тряпочку:

— О, всё очень просто: я забрал то, что тебе не принадлежит. Мне следовало это сделать давно, еще четыре года назад!

Глава 46 Милана

Шарахнувшись, Джексон смотрит с расширенными зрачками на Даниэля. Засевшие на нём грубые черты застывают в немом изумлении.

На несколько минут я сама лишаюсь дара речи. Не найти слов, чтобы передать виденное. С невыразимым волнением и страхом, ломая руки, я взираю на Джексона, вымаливая, чтобы он молчал, не раскрыл тайну сердца. Я прижимаю ладонь к щекам, вспыхнувшим жарким огнем. Тело мое неподвижно. Два соперника встретились на ринге и по взглядам стремятся наброситься друг на друга с яростью бури.

— Ах вот как, говоришь четыре года назад? — обманчиво плавным тоном исходит от Даниэля, руки которого притянуты к цельнолитым колесам его средства передвижения. — Чего же ты этого не сделал и ждал всё это время?

Обладая от природы мягким характером, Даниэль не должен завязать войну. В крайних случаях им может овладеть раздражение, но душевные смерчи, выносимые им вовне, не характерны для него. С этой мыслью я притихаю, стоя посреди них и молитвенно смыкая пальцы, чтобы Джексон смолчал. Отец при таких случаях всегда возносил молитву, оттого и я, прикрепленная ногами к твердому покрытию, губами умоляю Властителя уберечь нас троих от зреющей трагедии.

Воинственно вздернув подбородок, приняв прежнюю гримасу, с бессознательной жестокостью, словно его сердечную нить не тронуло милосердие к удрученному напастью, он выкладывает:

— Были на то причины. — Он продолжает пристально оглядывать пригвожденного к своей повозке и моментами коситься глазами на меня, с каким-то странным выражением, будто бы продумывая что-то, сплетая цепочку обстоятельств, развернувшихся перед ним. — Отважусь заявить, что Милана ни на минуту не останется в этом доме! — И всего на одну малюсенькую каплю он подслащивает фразу изменившимся тоном.

— Эй-эй, чувак, спусти пыл! Имей по крайней мере остаток приличия. Ты не на базаре! — негромко, не поддаваясь уязвимости на грубиянство оппонента, дает ответную реакцию второй представитель нарастающего боя. — Не зря у меня были сомнения в твоей пристойности. Начнем с первого вопроса. Ты знал мою девушку и ранее?

Покрытая ознобом, я метаю глазами то на одного вольного, то на другого заточенного. «До неизбежной правды рукой подать». Я всем содержимым души склоняюсь к тому, чтобы вымолвить эту терзающую меня истину, но… только не в эти минуты. Нет. Чем обернется эта правда для него?! Я не должна допустить этого. В таком состоянии нельзя тормошить сверх того его обеспокоенное состояние, которое так близко к вечному забытью, о котором он вторую ночь беспроглядно не умолкает.

— Я тебе не преступник, чтобы меня опрашивать! — на звук выше прежнего, с волнообразными от смятения движениями в голосе выражается Джексон и, зацепившись за мой умоляющий взгляд, прямолинейно указывает мне с порывистостью: — Милана, собирай чемодан! Нам уже пора! Время не ждет!

— Умерь свои порывы! — Его несколько возмущает излишняя резкость Джексона. Зря я могла посчитать, что беда Даниэля скажется на снижении этого вспыльчивого грубого нрава и остановит, чтобы держать себя соответствующе. — В них мы не нуждаемся и не управляй моей девушкой! Она сама знает, что делает! Почему ты за всех решаешь, пренебрегая мыслями других? Деспот! Ты не задумывался, чем это может грозить? — Даниэль искусно осаждает Джексона своей невозмутимостью, огорошивая меня убийственной спокойностью, что ничто в нём не выдаёт какого-то беспокойства и желания так же непочтительно и смело перебивать противную сторону. В затишье он продолжает: — И почему же не преступник? В твоих помыслах было ее украсть.

Я слежу за быстрым развитием этих двойственных реплик, не зная, как ввязаться и прекратить эту перепалку.

— О, виноват, — уничижительно испускает он, — но не в твоих полномочиях читать мне морали! Какие основания позволяют тебе считать, что она твоя? — Он переходит все крайности, позабыв обо всем. — Джексон на таком взводе, что еще секунда, и он порвет его изнутри.

— А твои? — с выразительным звучанием выдает Даниэль и скрещивает руки на груди.

Первый сигнал к урагану прозвучал.

С гулко бьющимся двигателем в груди, жалостливо просящим взглядом, я уставляюсь на багряное обличье Джексона. И то, что сейчас разверзается передо мной — это точно живая картина противоборства двух опаленных сердец, голоса которых соединяются в нестройный шум.