Вооружившись нежностью, откинув всю ярость, сопровождаемый мыслью о том, что если я проявлю к ней любовь, зацепившись за эту веточку, она поймет меня и уйдет из этого скверного места, в котором все двадцать минут, что я нахожусь здесь, противно пахнет валерьянкой, упрашиваю её:
— Давай сбежим. Вместе. Куда захочешь. Тайлер подготовил самолет, мы можем в любую минуту улететь и делать только то, что мы хотим. — Я прибегаю к унизительным мольбам, а как иначе? Она же заменяет мне всё и всех. — А мы с самого детства желали одного: быть вместе. — Она безмолвствует, но пытливым женским взглядом вводит по мне, будто хочет разоблачить мои планы. Но план один: уговорить ее уйти отсюда. — Собирайся! — проявляю я настырность, ибо раздражаюсь неизвестностью, вставшей между нами. — Смени одежду, и мы пойдем!
— Нет! — наконец заявляет она. — Во всяком случае — не сейчас. Я говорила тебе в час нашего расставания.
На сердце тяжелая ноша от невысказанных признаний. Я противоречу самому себе, когда выражаю излишнюю нежность.
— Да почему нет? Что, что за препятствие не позволяет тебе этого сделать? А как же наше «счастье в мгновении»? — ору я, уже совсем не владея собой. Виня во всем того, кого она прикрывает, деру уши словами: — Да что ты печешься о нем? Зачем он тебе, Милана? Сжалься надо мной… Прояви хоть маленькое снисхождение! Ты наносишь самое тяжкое мне, своему любимому Джексону. Отказавшись от счастья, ты подвергнешь душу бедствиям! — гнев мой непрерывно наполняется в этом изодранном тяжелыми словами воздухе. — Я не смогу жить без тебя…
— Не нужно драм, Джексон! — рокочет голос совершенно не моей любимой. Будто кто-то, поселившись внутри неё, — или она под таковым прикрытием скрывает истину? — пригрозив ей, насилу пытается заставить говорить несвойственное ей. — От проявлений твоей нарочитой ранимости свое решение я не пересмотрю, — урезонивает девушка и конечной фразой вызывает во мне сильное впечатление: — Всё изменилось бесповоротно.
Нарочитой? Отсюда следует, что она забыла о моем детстве, забыла, через что я прошел… С каждой минутой, что я нахожусь здесь, я все меньше и меньше вижу в ней настоящую Милану Фьючерс, ту, которую я знал всю жизнь и ту, которую страстно полюбил. Наперекор проявлявшемуся в ней непослушанию — что же с ней случилось? — я возобновляю свои просьбы, но она снова их опровергает мыслями, что я должен смириться с ее выбором. Дурно последовал я советам рассудка потому, что нежный тон не возымел желаемого действия.
Какого качество её сердце, принявшее такую сторону жизни?
— Прекрати ради Бога! — сумасбродно шумлю я; кто бы мог подумать, что такие невзгоды обрушатся именно на меня. — Какое решение? Очевидно, что оно не было принято тобой! За ним стоит этот испанец, что присох к тебе! — с непреклонной убежденностью всплескиваю я.
Сломить её упрямство тяжело, но еще не значит, что невозможно. Этот прелестный ротик должен заговорит со мной иначе.
— Совершенно ни к чему на меня кричать! И что за чрезмерная требовательность? Я сказала, я никуда не поеду с тобой! Нужно время, пойми же ты… Прекращаем этот разговор и даём свободу друг другу. — Она подбирает самые убийственные слова, чтобы я ушел, но мне-то видно как все ее тело объемлемо каким-то страхом.
— Ты злоупотребляешь моим терпением! Не делай этих глупостей! Не противься! Какой свободы? Я не буду ждать тебя! НЕ БУДУ! — с невольной горячностью распаляюсь я. — Вот скажи, что с того, что ты останешься? Что ты здесь забыла? Будь благоразумной! Твое место рядом со мной! Ясно?! — кричу я и в скоростном режиме, не моргнув глазом, перекидываю ее через своё плечо со словами: «Не хочешь переодеваться, пойдешь так». С безумным усилием она вырывается, бьет меня кулачками по спине, издает отчаянные мольбы, но этой малышки суждено сегодня улететь из Мадрида бизнес-классом.
— Джексон, прошу… — истерично покрикивает она, трагически раскидывая руки.
Я разворачиваюсь к двери, несильно шлепая её по ягодицам:
— Скажи «бай-бай» этому дому, но в нём я тебя не оставлю!.. И не рассчитывай на это! Я не буду потворствовать твоим капризам! И впредь я не позволю тебе подобного, ты не сбежишь никуда от меня! — со страстным призывом завершаю я диалог и, ступив вперед, раскрываю ногой дверь решительно и настежь. Нечаянно задевая полку, на которой лежали игрушки, я краем глаза, понизу замечаю вспыхнувший тусклый свет и следующие за ним какие-то странные звуки, подобные тому, как будто кого-то угораздило покататься на велосипеде дома. Предположив, что мне показалось среди просящих возгласов Миланы о том, чтобы я отпустил её, я делаю движение вперед, как до моего слуха доносится с откровенной грубостью завуалированный укол:
— Неустрашимо храбр ты, Джексон, похищать девушку в подходящий момент. Пояснишь свою храбрость?