Счастье в мгновении. Часть 3

— Сейчас я поговорю с этим Чиполлино! Залепить бы ему пощечину, схватить и трясти, пока не рассыплется его гордость, которой он окружил себя! — с легкой злостью молвит брат, но всего остального я уже не отмечаю и лишь чувствую, как иссякают мои силы. Искусственно подстегнутая воля слабеет, и я с грустью всматриваюсь на усеянное золотистыми звездами небо… «Вот бы увидеть падающую звезду и загадать желание, как в детстве».

Луна, висящая на ложе облаков, затерявшаяся в безмолвии ночи, тянет печальной прохладой, задевая всё существующее в этом мире невидимым покрывалом. Шагаю так быстро, будто сбегаю от болезненного напоминания и опускаюсь, как по стене, под своды деревьев, в тени которых веет успокаивающей прохладой. Жалобно трепещущие струны скрипки пронизывают душу болью. Эти жалобные мотивы прокатываются и в тихой вечерней песне птиц, и осязаются от завывания ветра. Сердце так мучительно щемит. Вдали от посторонних глаз, обезумев, вся дрожа, похолодев, я крепко зажмуриваю глаза, представляя себя еще во сне, а в висках непрерывно звучит одно: «Когда я был так далек от тебя… я любил тебя в мыслях…»

Глава 64 Джексон

Усадив Ника в машину с поддержкой Тайлера, я возвращаюсь ко всем.

Растроганный до глубины сердца, он позволил уйти незамеченным, чтобы не привлекать внимание гостей. Счастье его слишком потрясло. Нельзя так расходовать силы, но он отдал всё, чтобы, хоть на миг, быть бок о бок с детьми. Он бурно переживал радость, что сердце, находясь рядышком с предметом его обожания, не выдержало. Растревожили его душу. Пусть отдохнет, пусть придет в себя, выспится и более окрепшим посетит доктора. «С момента прихода сюда и после ухода его лицо, как и всё его тело, изменилось — он преобразился любовью». Я сам останусь ненадолго и уже скоро присоединюсь к тому, кто пережил за день немыслимое множество мгновений, утопая и в печали горького рокового течения, и от неслыханной радости.

В непрерывном напряжении незаметным взором я окидываю живую массу, уже более ведущую себя непринужденнее. Упорхнувшая Милана так и не появилась. Для меня важно знать, что она чувствует, но… всё не так просто.

За каждым деревом прячутся влюбленные, прогуливаясь парами, переполняя воздух от страстной истомы музыкой наслаждения. Я же стараюсь заглушить противное чувство алкоголем, но не как некоторые дяди приличного возраста, напиваясь до полубессознательного состояния. До такого я еще не дожил.

Переповторив текст последней песни, я собираюсь с мыслями, но едва хватает сил выдержать до конца. Почти перенес я эту пытку, подбадриваю я себя. Ослабевшие руки с трудом поднимают микрофон. И только я ступаю вперед, как встречаю резкий крик, притормозивший мой шаг:

— Ничего более разумного твоя умная голова не могла придумать? Какую выдержку ты поставил перед собой?

Не утратив самообладание, я оборачиваюсь к Питеру, предчувствуя, чем пахнут его рубленные фразы. Равнодушно-внимательно я выслушиваю его, сохраняя в какой-то мере хладнокровие, собираясь уйти, так и ничего не отвечая.

В приливе не похожей на него ярости, с горячностью, вскорости он недовольно бросает:

— Герой шекспировской пьесы, ты отдаешь отчет в своих действиях? Ты совсем не умеешь обращаться с женщинами, строишь из себя гордого, праведного, справедливого!.. Навлек значит на себя неприятности и распространяешь это на всех!

Не догадываясь о нанесенном мне непроизвольном оскорблении, он выражает восклицанием:

— Ты чересчур усердствуешь со своим порывом! Сотри серьезность, а то с такой кислою миною выгоню к чертям собачьим со своей свадьбы!

Дает ясно понять, что нужно либо плясать под чужую дудку, либо убираться восвояси? А он не думал, что я с великой радостью и благодарением выберу второе?

— Ты немой, что ли? Насупился как каменный. Из тебя никогда не вытянешь ничего определенного! Острослов, ты скажешь что-то или нет? У тебя же всегда готовый запас мыслей, а сейчас — что?

Слишком зачастил я за все часы, что здесь, говорить то, что не думаю. Пора исправить это. «За исключением разговора с отцом».

— Чего ты добиваешься от меня? Что тебе нужно? Какое тебе дело до этого?

Вплотную он подбирается ко мне, ворчливо говоря:

— Что ты творишь? Врезал бы, черт побери!.. Как ты можешь быть таким? Эмоциональный сухарь! Даже не поворачиваешь голову в её сторону, лаская приказы гордыни в сердце! Пробуди хоть каплю сочувствия к ее отчаянному положению!

Пробудить сочувствие? А он не хочет проявить сочувствие ко мне? Он ни слова не вякнул, что Милана будет с этим бедным и разнесчастным. А я должен терпеть это? Так еще и тратить время на неё, когда она сидит и нагло улыбается ему, хихикает и с беспощадностью бросает на меня взгляды! Так еще и Мейсон увязался за ней.

Я опровергаю его гнусное обвинение:

— Я не лезу в ваши отношения с мадам Жозефиной, так и вы, будьте добры, оставьте меня в покое! Вы, сэр, соблаговолили рассмотреть меня как нанятого солиста. Я сие приглашение принял? Принял. Что еще вам от меня надо?